Журнал Наш Современник №12 (2003)
Шрифт:
Чижов был, как пишет Симонова, человеком веселым, общительным, открытым, умевшим привлекать и объединять вокруг себя людей. Рассказывая о малоизвестном читателю герое, а именно таким был Федор Васильевич для нашего читателя последние сто лет, Симонова безошибочно решила пригласить себе в союзники тех, кто был рядом с Чижовым в разные годы его жизни. Это не просто перечень имен, а повествование о них, об их деятельности, об отношении их к Чижову, Федора Васильевича к ним, к их общему делу. Это и очень известные люди, и впервые названные только в этой книге: Н. В. Гоголь, Н. М. Языков, И. С. Аксаков, А. В. Никитенко, Ю. И. Самарин, С. И. Мамонтов, Т. С. Морозов, B. C. Печерин, А. И. Дельвиг, Г. П. Галаган, художники А. А. Иванов, В. Д. Поленов, И. Е. Репин, С. А. Коровин. Немало заслуженно
Симонова — профессионал. Чувствуется фундаментальная школа исторического факультета Московского университета. Пишет ли автор о славянофилах, о московских предпринимателях, о журналах и газетах, что издавал Чижов, о строительстве железных дорог, об освоении Русского Севера, каждому слову можно верить. Герой книги не просто живет и действует в исторических декорациях. Он — часть этой истории, творит ее.
А с каким уважением — авторская позиция на протяжении всей книги очевидна — Симонова пишет о завещании своего героя. Костромич по рождению, он завещал большую часть своего состояния на просвещение родного города. На его средства были построены технические училища, а также родовспомогательное. Но об этом и обо всем, что здесь сказано, лучше прочесть в книге. Поможет читателю и хороший справочный аппарат — один из показателей высокого научного уровня труда и культуры издания.
И еще. Книга прекрасно иллюстрирована. Более 70 отлично выполненных фотографий. Много портретов самого Федора Васильевича, его сподвижников и друзей, фото зданий училищ на костромской земле, построенных на средства Чижова. Вот снимок интерьера чижовского техникума, где на стене когда-то висели две картины С. А. Коровина: “Ф. В. Чижов, окруженный друзьями, пишет духовное завещание” и “Чижов у наковальни”. Под фото — подпись: “Ныне утрачены”. Картины остались только на фото.
А вот фото с карандашного рисунка И. Е. Репина “Ф. В. Чижов на смертном одре”. Рисунок, который сегодня хранится в Государственной Третьяковской галерее, был сделан в день кончины Федора Васильевича. Симонова пишет, что потом Репин сделал по рисунку картину и подарил ее С. И. Мамонтову. История имела свое продолжение. Недавно мне в руки попал прекрасный альбом-каталог “100 произведений русской живописи XVIII — начала XX веков из собрания Архангельского музея изобразительных искусств” (Архангельск, 2001). В альбоме — цветное фото с этой картины И. Е. Репина, которая после ареста С. И. Мамонтова в 1903 г. на аукционе была приобретена художником И. Остроуховым, потом попала к знаменитой балерине Е. В. Гельцер, а после этого у сестры балерины Т. В. Гельцер картина была куплена Архангельским музеем — музеем города, железную дорогу к которому из Москвы финансировал Федор Васильевич Чижов. Вот так распорядилась история.
По прочтении книги И. А. Симоновой о Ф. В. Чижове остается ощущение благодарности к автору, нашего долга перед теми, о ком мы в силу разных причин забывали на долгие годы. А когда речь идет о человеке, сотворившем так много для России, о Федоре Васильевиче Чижове, хочется сделать всё, чтобы имя это помнили соотечественники.
Алексей Кожевников • "Не величие, а — уникальность..." (Наш современник N12 2003)
“Не величие, а — уникальность…”
Валентина Иванова. Записки литературного раба.
М. , Советский писатель, 2003
Судьбы наших выдающихся соотечественников, их духовные искания, ошибки и свершения — какая ещё тема может потребовать от исследователя, литератора особой деликатности и ответственности? Увы, сегодня это не является необходимой профессиональной и нравственной нормой — в особенности если предметом обсуждения является наше недавнее прошлое. Прерванная на взлёте, втоптанная в грязь великая советская эпоха с её ярчайшей и трагической историей, неповторимой культурой, выдающимися деятелями искусства в наши дни превратилась в доходную статью для окололитературных мошенников и разного рода “воспоминателей”. Тем дороже для нас любое непредвзятое суждение, свидетельство о великих гражданах России. К числу таких интересных (возможно,
Рассказывая о своих встречах с известными деятелями советского искусства (в годы работы В. Ивановой собкором ряда центральных газет), автор отмечает: “В записках этих я… попыталась описать столкновение суровой будничной прозы и ярчайших откровений. А этими откровениями и были мои встречи с так называемыми великими людьми, которые перед тобой становились вдруг самыми обыкновенными. Но нет — и это неправильно… Обыкновенными их делает лихая, циничная сегодняшняя журналистика. А нам, мне нужно было сохранить в тогдашней их обыкновенности — величие. Да нет, опять не то слово — выспренне. Не величие, а — уникальность. Исключительность”.
Галерея портретов деятелей советского искусства, представленная на страницах книги В. Ивановой, широка и разнообразна, каждый из собеседников журналиста — личность сложная, интересная, “взрывная” (что, возможно, и отличает талантливого человека от простых смертных). Отсюда некоторый субъективизм в оценках и суждениях автора книги, что вполне оправданно — ведь речь идет о таких ярких именах, как писатель Ч. Айтматов, кинорежиссеры С. Бондарчук, С. Герасимов, Н. Губенко, М. Хуциев, актеры М. Бернес, М. Ладынина, В. Тихонов, Н. Черкасов… Мы же остановимся на тех фрагментах из книги В. Ивановой, в которых рассказывается о встречах автора с В. Шукшиным.
Знакомство автора книги с писателем и кинорежиссером Василием Макаровичем Шукшиным состоялось в начале 1970-х. Вот как вспоминает об этом В. Иванова: “…Это была инициатива тогдашнего редактора издательства “Искусство” Валерия Фомина. Он задумал новое издание “Панорама”. И в него должен был войти материал Шукшина под названием “Пластика фильма”. Как-то мне сразу показалось во всем этом нечто необычное, искусственное, что ли, — ну, подумайте сами, Шукшин и какая-то там пластика. Что-то, одним словом, очень неоэлитарное, совсем не вяжущееся с фигурой Шукшина, как она нам всем представлялась… Пришла к нему, помнится, летом, он был один, Федосеева куда-то уехала. И прежде всего меня поразила квартира… Фактически это была одна комната, разгороженная на две. И в ней жили четыре человека — он, жена и две дочки. Когда вошла, то узрела невообразимый, жуткий хаос: грязные кастрюли, сковородки, тарелки, тряпки… Шукшин долго разгребал, расчищал место, где бы мы с ним могли расположиться…
Момент для разговора был выбран, на мой взгляд, весьма неудачно… Дело в том, что только что закрыли его большую картину “Степан Разин”. И я думала, что он, как говорится, “в кусках”. “Да я сам, можно сказать, её закрыл, — вдруг неожиданно сказал Шукшин. — Ведь был только короткий, как положено, сценарий в “Искусстве кино”. А когда запустили фильм и мы стали ездить на выбор натуры, то материал начал обрастать мясом. И тут всем начальникам стало ясно — никакой это не фильм о предтече революции, как они думали… Ничего подобного! Это просто о русском разбойнике. Притча… И тогда они его и прикрыли, потому что я, уже по материалам наших поездок, напечатал в “Сибирских огнях” роман “Степан Разин”, где вся эта идея — а она, собственно, такой и была с самого начала — стала совершенно очевидна…”.
Вспоминая о встрече с Шукшиным, журналист приводит в своей книге и некоторые интересные высказывания о советском кинематографе тех лет, “об актерских проблемах, которые… интересовали его больше всего”. В. Иванова при этом замечает, что “сегодня они многим, возможно, покажутся очень неожиданными… И сам Шукшин, и система его взглядов на жизнь в искусстве, наверное, удивят — как удивили, а в чем-то поставили в тупик и меня… Помню, например, такую деталь. Шукшин спросил меня: “А вот как вы думаете, ведь должны же быть такие люди, которые объясняют нашему не очень образованному руководству, какие фильмы надо выпускать на экран, а какие — нет?” И он тут же назвал мне фамилию человека, весьма известного в киноведческих кругах… Но суть в том, что когда Шукшина не стало, а в ЦДРИ устроили вечер его памяти, то кто же его вел? И как вёл, как разливался соловьем! Это был именно тот самый товарищ. Бывает…