Журнал Наш Современник 2007 #2
Шрифт:
Также подчеркнуто, что “в ходе расследования по делу по инициативе польской стороны тщательно исследовалась и не подтвердилась версия о геноциде польского народа в период рассматриваемых событий весны 1940 года…
Действия должностных лиц НКВД СССР в отношении польских граждан основывались на уголовно-правовом мотиве и не имели целью уничтожить какую-либо демографическую группу” (из письма генерал-майора юстиции Кондратова председателю общества “Мемориал” Рогинскому от 11.04.2005 г.).
Польская сторона не согласилась с “российской интерпретацией катынского преступления”, прежде всего в плане отрицания версии о “геноциде”. Сложившуюся ситуацию Польша пытается использовать как повод для перевода катынской проблемы под юрисдикцию международного права. Всё это грозит самыми неожиданными последствиями для России. В итоге возможно повторение “правовой ситуации по Косово”, в которой сербы были необоснованно обвинены в геноциде албанцев.
Помимо этого в ноябре 2004 г., по заявлению Катынского комитета, 16 прокуроров Института национальной памяти начали независимое от России расследование обстоятельств “Катынского дела”. Вероятнее всего, польские прокуроры, по примеру американской еврейской диаспоры, массово предъявившей Германии индивидуальные иски за холокост, ведут подготовку к оформлению индивидуальных исков к России.
“Первые ласточки” здесь уже появились. В апреле 2006 г. 70 родственников погибших в Катыни польских офицеров обратились в Европейский суд по правам человека в Страсбурге по поводу ненадлежащего расследования Россией всех обстоятельства катынского преступления. В будущем их число может составить несколько тысяч. В этом случае претензии к России, если исходить из международных норм компенсаций, могут составить до 4 млрд долларов США.
Завершая краткую историю “Катынского дела”, необходимо заметить, что на его развитие особое влияние оказали пять событий. Это: нацистская пропагандистская кампания 1943 г. по поводу массовых захоронений польских военнопленных в Козьих Горах, немецкая эксгумация этих захоронений в том же 1943 г., “научно-историческая экспертиза” Сообщения Специальной комиссии Н. Н. Бурденко 1944 г., осуществленная в 1988 г. польскими историками Я. Мачишевским, Ч. Мадайчиком, Р. Назаревичем и М. Войцеховским, “случайное” обнаружение в декабре 1991 г. и в сентябре 1992 г. документов Политбюро и НКВД из “особого пакета N 1” и 14-летнее расследование Главной военной прокуратурой РФ уголовного дела N 159 “О расстреле польских военнопленных из Козельского, Осташковского и Старобельского лагерей НКВД в апреле-мае 1940 г.”. Остановимся на них подробнее.
“Дело” Геббельса
Прежде всего необходимо исследовать обстоятельства развертывания нацистами пропагандистской кампании по поводу захоронений польских офицеров в Козьих Горах в Катынском лесу. В известных публикациях им уделено крайне мало внимания. А они вызывают не только вопросы. Они позволяют уяснить целый ряд аспектов “Катынского дела”.
Достаточно подробно эта тема рассмотрена российским публицистом и писателем Владимиром Бушиным в статье “Преклоним колена, пани…”, опубликованной в минской газете “Мы и время” (N 27, 28. Июль 1993 г.). В. Бушин особо акцентирует высказывания пропагандистского куратора катынской трагедии Й. Геббельса. Они позволяют понять технологию рождения “Катынского дела”.
Министр имперской пропаганды III рейха Геббельс утверждал, что “Катынское дело” “идет почти по программе”. Он даже назвал эту программу “поминутной”, то есть рассчитанной по-немецки, с величайшей скрупулезностью. Не означает ли это, что в деле с самого начала было запрограммировано всё? На эту мысль наводят, в частности, и сами обстоятельства выявления катынских захоронений.
Утверждается, что еще весной или летом 1942 г. некая полька (по другим данным, это был местный житель Парфен Киселев) показала катынские могилы полякам из организации Тодта, привезенным на строительные работы в Смоленск. Те, выяснив, что в могилах захоронены расстрелянные польские офицеры, поставили березовые кресты и доложили немецкому командованию. Но немцы якобы тогда не проявили к этой находке никакого интереса (Катынский синдром. С. 151, 470. Катынь. Расстрел. С. 422).
На самом деле немецким властям о польских захоронениях в Катыни было известно ещё в конце 1941 г. или начале 1942 г. Сошлемся на протокол допроса Нюрнбергским трибуналом Фридриха Аренса (Friedrich ARENS), командира 537-го полка связи вермахта, дислоцировавшегося в 1941-1943 гг. в районе Козьих Гор.
На допросе Ф. Аренс показал, что вскоре после прибытия в Козьи Горы, в конце 1941 г., он обратил внимание на “место что-то типа кургана, на котором был березовый крест. Я видел этот березовый крест. В течение 1942 года мои солдаты твердили мне, что, предполагается, в наших лесах имели место бои. Но сначала я не придал этому никакого значения. Однако летом 1942 года эта тема упоминалась в приказе генерала фон Герсдорфа (Rudolf-Christoph von Gersdorff). Он сказал мне, что также слышал про это” (http//katyn.codis.ru /nurkatyn.htm).
К сожалению, никого из членов Международного военного трибунала не заинтересовало, в каком контексте упоминались в приказе катынские захоронения. Тогда бы роль нацистов в “Катынском деле” могла выясниться ещё в 1946 г.
Ситуация несколько прояснилась после вопросов главного советника юстиции, помощника прокурора со стороны СССР Л. Н. Смирнова. Он спросил Аренса: “Скажите, пожалуйста, почему Вы начали эксгумацию этих массовых захоронений только в марте 1943-го, хотя обнаружили крест и узнали о массовых могилах уже в 1941-м?”.
АРЕНС: Это была не моя забота, а дело армейской группировки. Я уже Вам говорил, что в течение 1942 г. эти рассказы стали более реальными. Я часто слышал про это и обсуждал это дело с полковником фон Герсдорфом, начальником разведки группы армий “Центр”, который уведомил меня, что знает всё про это дело и что на этом мои обязанности заканчиваются. Я доложил о том, что слышал и видел…
СМИРНОВ: Я понял. А теперь скажите мне, при каких обстоятельствах или хотя бы когда Вы впервые нашли этот крест в роще?.
АРЕНС: Я не могу назвать точную дату. Мои солдаты мне рассказывали про него, и, случайно проходя в том месте где-то около начала января 1942-го, хотя это могло быть и в конце декабря 1941-го, я увидел крест, возвышающийся из снега.
СМИРНОВ: Это означает, что Вы его видели уже в 1941-м или, по крайней мере, в начале 1942-го?
АРЕНС: Я только что дал такие показания (http//katyn.codis.ru /nurkatyn.htm).
Вышесказанное свидетельствует о том, что нацисты в начале 1942 г., а вероятнее всего, в конце 1941 г. знали о катынских захоронениях, как высказался начальник разведки группы армии “Центр”, “всё”. В таком случае ссылка немцев на “местных жителей” в 1943 г. служила лишь прикрытием. Подобное было возможно, если бы немцы “приложились” к катынскому преступлению и планировали использовать его в своих интересах.
Весной 1943 г. время “катынской операции” настало. После Сталинграда, когда ситуация на Восточном фронте для немцев стала ухудшаться, у нацистского руководства возникла идея, используя “катынскую карту”, нанести мощный пропагандистский удар не только по Советам, но и по антигитлеровской коалиции в целом.
Вероятно, автором этого замысла был сам Гитлер. 13 марта 1943 г. он прилетал в Смоленск и встречался с начальником отдела пропаганды вермахта полковником Хассо фон Веделем, офицеры которого работали в Смоленске и Козьих Горах и готовили первичные пропагандистские материалы по “Катынскому делу”. Надо заметить, что через полгода Гитлер присвоил фон Веделю звание генерала.