Журнал Наш Современник №5 (2002)
Шрифт:
Какие прекрасные традиции были у Речи Посполитой по отношению к другим народам и какая великая история — мы знаем, однако у Квасневского, видимо, не было другого выхода.
Польские западники, польское еврейство и либеральная денационализированная во время рыночных реформ часть общества нажимали на него и на ушедших в глухую защиту правых все сильнее и сильнее, они понимали, что есть шанс, как в спорте, выиграть историческую ситуацию не по очкам, а вчистую, нокаутом, провести полную “денацификацию” общества, а заодно и поставить на место до сей поры всесильную польскую церковь; тем более что в ней наметился тоже явный раскол. Многие клирики не согласились с самим кардиналом Глемпом:
“Польское
Ну, иезуиты и секретари по связи с иудаизмом — ладно! Хуже всего то, что иные служители культа раскалывались и каялись за то, что они давно знали подобные кровавые грехи соотечественников, но не выносили сор из избы:
“Едвабне напомнило о том, что знал, пожалуй, каждый, кто прожил больше 50 лет, и не только из литературы или документов, но и из своих воспоминаний, что поляки творили такие вещи, притом отнюдь не под прицелом немецких винтовок” (священник Адам Бонецкий. “Тыгодник повшехный”. 8.4.2001).
“Я считаю, что в основе нежелания признать вину таится не до конца искорененный антисемитизм” (священник Михаил Чайковский, сопредседатель Совета христиан и иудеев.“Тыгодник Повшехный”. 27.5.2001.)
Дискуссия то угасала, то вспыхивала с новой силой, шляхетские натуры никак не могли согласиться с тем, что на их глазах как бы по эффекту домино рушится вся веками выстроенная ими идеологическая лестница, что им приходится отказываться от самих себя, от своего экзальтированного польского мессионизма, который слишком уж явно стал пованивать истлевшей еврейской кровью. Они бросали в бой последние резервы своих патриотических страстей. Кто такой перед польской мессианской историей президент? — Да никто!
“Александр Квасневский в интервью израильской газете “Едиот ахронот” заявил, что попросит прощенья от имени поляков за убийство в Едвабне… он заявил, что поляки обязаны просить прощения, признав тем самым захваченную, униженную и убиваемую Польшу виновницей преступления. Из народа-жертвы Польша должна превратиться в народ-убийцу” (М. Юрек, бывший депутат сейма. “наш дзенник”. 8.3.2001).
Но где “натиск пламенный” — там и “отпор суровый”. Еврейские умы боролись за победу на полях Едвабны, как поляки во время Варшавского восстания — сейчас или никогда:
“Когда слышу, что книга Гросса, которая раскрывает правду об этом преступлении, есть ложь, вымышленная международным еврейским заговором против Польши, тогда во мне растет чувство вины. Эти лживые сегодняшние увертки фактически направлены на оправдание того преступления.
…Я — поляк, и мой стыд за убийство в Едвабне — это польский стыд, но в то же время я знаю, что если бы тогда оказался в Едвабне, меня убили бы, как еврея” (Адам Михник, главный редактор “Газеты выборчей”).
Иные интеллектуалы тужились перевести отчаянную схватку в русло нормального демократического процесса и пытались произносить слова, играющие роль обезболивающих медицинских средств при сумасшедшем, шизофреническом воспалении всей нервной системы:
“Мы на верном пути, мы перестаем быть народом, с одной стороны, одержимым манией величия,
“Едвабне может оказаться нашим катарсисом. Это последний момент, чтобы очиститься: никогда уже не повторится в нашем обществе такое напряжение и такая готовность разобраться во всем происшедшем” (Леон Керес, президент Института национальной памяти. “Тыгодник повшехный”. 17.6.2001).
А кардинал Глемп, отказавшийся приехать на поклонение Квасневского в Едвабну, за свое фанатичное, почти средневековое упрямство подвергся прямому шантажу со стороны финансовых кругов Польши:
“Известно, что душами в Польше правит церковь, поэтому отсутствие главы польской церкви в Едвабне будет значить для масс лишь одно: ко всему этому принудили евреи, а примас сумел устоять” (Валерий Амьель, бывший член правления Всемирного банка и Международного валютного фонда. “Впрост”. 20.5.2001).
Весы качались то в ту, то в другую сторону, социологи то и дело замеряли температуру общественного мнения. Она зашкаливала.
20 марта 2001 г. 40 процентов поляков считали правильным, чтобы президент попросил прощения у евреев, 35 процентов были против, через месяц лишь 30 процентов были за “президентское покаяние”, а 48 считали, что Квасьневский ни за что не должен каяться. Казалось, что ортодоксальная католическая Польша выигрывает сражение у еврейских либералов, требующих унижения Польши, но тут евреи выбросили на стол свой козырь: из Америки приехал раввин Яков Бейкер, живший до войны в Едвабне. Его показания опровергли главный тезис кардинала Глемпа о том, что возмездие евреям было как бы следствием их помощи советскому коммунизму в насаждении в Польше советских порядков. Простодушный (или лукавый) раввин, расхваливая довоенную Едвабну ( “мы жили с поляками в согласии и дружбе”, “мы были добрыми соседями”, “поляки как народ не злые люди”, “помню Едвабне — какое это было прекрасное место!”), одновременно сказал многое, что камня на камне не оставило от тезиса о “возмездии” за союз евреев с большевиками. Оказывается, в той же довоенной антисоветской Польше Пилсудского уже вызрели все семена, давшие кровавые всходы 10 июля 1941 года: “Я тогда был уже взрослым и видел, как с середины 30-х нарастала враждебность поляков к евреям. Началось пикетирование еврейских лавок, ограничения на ритуальный убой, дискриминация студентов из национальных меньшинств, которым в аудиториях отводились особые места, и в Едвабне штурмовые группы национал-демократической молодежи стояли с металлическими штырями у еврейских лавок, чтобы поляки там ничего не покупали. Начались нападения на евреев, случались и убийства. Мы жили во все большем страхе. Печально говорить это, ибо Польша — моя родина, а мои дети и сейчас поют польские песни. Но под конец 30-х уже едва ли не все евреи хотели покинуть Едвабне, бежать из Польши. Я уехал в Америку в феврале 1938 г.”
Сказав эти главные слова, раввин опять залепетал что-то несусветное (“Что за прекрасная страна Польша!.. Поляки как народ не злые люди. Если бы не Гитлер, Сталин да еще несколько злых людей, между нами не было бы никаких проблем!”). Но дело было сделано. Поляки сдались и в конце концов признались во многом, о чем никогда бы не обмолвились, если бы не Едвабна. Поняли, что постоянно нарастающий в современной прессе крик о Катыни сдетонировал вопль Едвабне. Все в истории взаимосвязано.