Журнал Наш Современник №6 (2002)
Шрифт:
Язык в наших краях тоже был своеобычен. Мягкий, акающий, как бы стыдящийся резко очерченных звуков, словесных окончаний. Слышались в нем отзвуки южной малороссийской речи и еще дальше, еще глубже какие-то уже совсем забытые, праславянские слова и звучания. Я считаю, и, как мне кажется, не без основания, что мои предки и были теми славянами-вятичами, жившими в пойменных местах в междуречье Оки и быстрой Сосны, которых киевский князь Святослав Игоревич “примучил” во время его знаменитого похода на хазар. Уж больно необычен язык бывшей Орловской губернии, уж очень четки границы их обитания. Сколько раз я нарушал эти границы и теперь, на двадцать
Москва конца пятидесятых была чиста, весела, нарядна. Летние ночи до рассвета звенели гитарами. Девушки цокали по асфальту тонкими высокими каблучками. Юбки из глазастого ситца свободно и надменно овевали их длинные загорелые ноги. На улицах продавали сосиски, запеченные в тесте. Магазины были набиты китайским, индийским, югославским, финским и еще черт знает каким барахлом и ширпотребом. Одним словом, — жизнь в Москве бурлила неугомонным столичным ключом.
День первого сентября пятьдесят девятого года в Школе-студии, первый день новой эры, остался в моей памяти как сплошная круговерть из загорелых лиц, радостных улыбок, криков, возгласов, поцелуев, объятий. Какой-то малявинский вихрь красок!
Стены малого зала на втором этаже, где проходило это мероприятие, казалось, развалятся от этого сгустка молодой, неуправляемой энергии. На сцене за длинным столом — педагогический ареопаг. Будущие садовники наших душ!
Долгий звонок. Тишина. Торжественно-напутственная речь Радомысленского: “Друзья мои!..” Нас, первокурсников, поздравляют! Педагоги, общественники, четвертый выпускной курс. Вперед, неофиты! Счастливого начала! По коням!
Во время короткого перекура перед началом занятий меня попросили пройти в четвертую аудиторию: “... вас хочет видеть руководитель курса Виктор Карлович Монюков”. В аудитории за столом сидели трое незнакомых мне студентов. Оказалось, это мои сокурсники. Их тоже, как и меня, приняли дополнительно. Выходит, до начала первого урока Монюков решил предварительно взглянуть на новое пополнение. И вот он вошел, весь в белом, летне-каникулярном. Белая кепочка, холстинковая курточка. Быстро, деловито поздоровался.
— Садитесь.
Действительно, хочется посмотреть на нас перед тем, как встретиться со всем курсом. Так сказать, идентифицировать. Фамилии... Имена... Возраст...
— Так... Все четверо прошли службу в армии... Это хорошо...
И вдруг, без перехода, тихо и доверительно:
— Водку пьете?
— Нет! — быстро сказали три мои товарища. Сказали твердо, даже с некоторым оттенком негодования: как можно было задавать им подобный вопрос.
— Да, — сказал я.
Темные красивые брови руководителя курса дернулись кверху, чуть наморщив его высокий лоб.
— Как? — в голосе и во взгляде было недоумение и настороженность.
— Ну как... Когда можно... По праздникам...
— А-а... Ну, это понятно, — он бегло взглянул на часы. — Через десять минут — в аудитории.
И вышел. Три моих товарища облегченно вздохнули. Забегая вперед, надо сказать, что через год Монюков отчислил всех троих. Причины были разные, но каждая в той или иной степени включала в себя алкоголь...
В шестой аудитории, довольно просторной, мы разместились на стульях полукругом, лицом к окну. Даже не полукругом, а чуть удлиненной параболой. По законам физики лучи света, падающие из окна на каждого
В этот день нас попросили прочесть то, что мы читали на приемных экзаменах. Вероятно, делалось это для того, чтобы еще раз убедиться в безошибочности педагогического выбора. Или в ошибочности.
Память об этом повторном чтении осталась у меня на всю жизнь. Через сорок лет я до мельчайших подробностей помню, что и, главное, как читал каждый из нас.
Занятия с двумя часовыми перерывами продолжались до десяти вечера. В перерывах можно было поесть в студенческой столовой на первом этаже. Вполне приличной в смысле качества блюд и в смысле цен.
Первым уроком после перерыва была русская литература. Маленький лысый человек коротко поздоровался с нами, положил перед собой на стол стопку тетрадей и сказал:
— Меня зовут Абрам Александрович Белкин. Два года я буду вашим педагогом по русской литературе. — И добавил, протирая стекла очков носовым платком: — Великой литературе.
Протерев очки, он в долгую паузу остро осмотрел каждого из нас. Потом спросил, небрежно тряхнув рукой в сторону тетрадей:
— Вы знаете, что это такое? Что здесь лежит?
Мы молчали.
— Это ваши сочинения. “Приемные”. 3начит, долой Раневскую, Гаева, Кирсановых, сметай в кучу бесполезные, гнилые остатки дворянских гнезд и... да здравствует Гриша Добросклонов, Петя Трофимов и все четыре сна Веры Павловны с ее фаланстерами?
Мы продолжали молчать.
— Ради эксперимента кто-нибудь из вас согласился бы пожить в любом из снов Веры Павловны? А? Не слышу. Вот то-то. Между прочим, я — тоже. — И уж совсем суровым тоном добавил: — Будущим русским интеллигентам, каковыми вы обязаны быть, выйдя из стен этой Школы, должно быть стыдно за эти ваши (и опять небрежный жест пальцев рук в сторону тетрадной стопки) жизненные воззрения. Мне думается, самое лучшее, что мы можем сейчас сделать, — забыть об этих литературоведческих опусах. Навсегда. Согласны?
— Да-а! — облегченно взревели мы.
— Вот и хорошо, — улыбнулся Белкин. — Начнем все сначала. Тема нынешнего занятия — литература допушкинской поры.
Полтора часа пролетели, как единый миг. И поводырем нашим по кругам русской словесности на два года и на всю жизнь стал низенький человек с мудрыми глазами за толстыми стеклами очков.
Следующий урок был из серии полуэкзотических. Танец!
С самого начала нового урока нам было заявлено. Решительно и безапелляционно:
— Актер может не знать математики. Он может плохо знать литературу и историю. Он может, простите за новомодное слово, “плавать” по многим житейским вопросам. Но актер, если он актер, ОБЯЗАН уметь хорошо танцевать, иметь ПРЯМУЮ спину и КРАСИВУЮ походку.
Это сказала стройная женщина с большими глазами в завесе длиннющих ресниц, с тонкой и как стрела натянутой фигурой. Бывшая балерина, петербурженка, вагановка Ольга Всеволодовна Всеволожская. Мы выстроились двумя вереницами, держась за палки, прикрепленные к стенам на уровне пояса. Знаменитый балетный станок! Ольга Всеволодовна осмотрела не совсем, мягко сказать, балетную стать наших фигур и начала урок.