Журнал Наш Современник №7 (2001)
Шрифт:
Однако с ходу пробить брешь в “зимней линии” обороны все же не удалось, а взятый той же ночью “язык” — солдат 271-й дивизии Эдмунд Прассель объяснил почему:
— “Маргариту”, эту эпическую женщину Германии, защищают не только дзоты и зарытые в землю танки. За два-три километра от переднего края располагается боевое охранение. Подступы к переднему краю прикрываются минными полями и проволочными заграждениями под током. Далее следуют 2—3 линии траншей с ходами сообщений, стрелковые окопы и площадки для пулеметов и орудий крупных калибров. С Западного фронта, из Италии, Голландии, Польши, а также из рейха и “хорватского котла” сюда перебрасываются свежие резервы, среди них 4-й танковый корпус СС и танковые дивизии “Мертвая голова” и “Викинг”. Гитлер обещает устроить вам неслыханный реванш за Сталинград. Он нанесет удар из района Будапешта в южном направлении и загонит русские войска на западном
До 20 декабря линия фронта на этом участке почти не менялась. Фронт накапливал резервы для решающего удара, а немцы лишь изредка беспокоили наши боевые позиции пулеметным огнем да освещали свой передний край ракетами. Тем временем из почти окруженного теперь Будапешта в нашу сторону потянулись беженцы. По их словам, Гитлер присвоил городу статус крепости, и инженерные части денно и нощно укрепляют его, возводят баррикады, форты, противотанковые надолбы, оборудуют артиллерийские позиции, огневые точки и пулеметные гнезда. Все угловые здания и их подвалы превращены в доты. Зенитные орудия поставлены на прямую наводку. Немецкое командование отдало своим войскам приказ сражаться до последнего. Позади подразделений занимают позиции эсэсовские части прикрытия. Им дан приказ расстреливать каждого, кто попытается сдаться в плен. Город перекопан, повсюду рвы и траншеи. В нем уже нет воды, газа и электричества, сгорели продовольственные склады, и жители его не просто голодают, а уже умирают от голода. Люфтваффе безуспешно пытается наладить снабжение гарнизона по воздуху, так как небо над Будапештом безраздельно принадлежит советским летчикам.
По наведенным переправам через неспокойный зимний Дунай беспрерывной чередой переправлялись с того берега резервы фронта. До Будапешта было уже рукой подать. Набитый войсками и техникой, город по-прежнему выпускал снаряды и ремонтировал танки, и по единственной еще не оседланной нашими войсками железнодорожной линии немцы гнали сюда с запада свои лучшие резервы. Фронт нависал над Балатоном, а это были уже ворота в Австрию и в южные земли Германии, которые для немцев все еще представлялись глубоким тылом. К тому же, потеряв Венгрию, своего последнего союзника, они оставались без алюминия для производства самолетов и без бензина для их заправки. Вот почему на нас порой сыпались полуграмотные листовки с угрозами Гитлера: “Берлин сдам, но Будапешт — никогда. Я выкупаю 3-й Украинский фронт в Дунае! Я устрою им Новогодний праздник!”
Благодаря умелому маневру, использованию резервов советские войска опередили немцев и 20 декабря начали наступление в общем направлении на северо-запад, чтобы у города Эстергом соединиться с войсками 2-го Украинского фронта и полностью замкнуть кольцо окружения вокруг Будапешта. Опираясь на заранее подготовленные рубежи, несколько бригад штурмовых орудий, артиллерия и пехота двинулись вперед, вслед за огневым валом, и за три дня продвинулись на 40 километров. Наш фланг шел на Секешфехервар и так стремительно атаковал его, что в ночь под Рождество немцы оставили город, не успев даже поднять в воздух авиацию с прифронтового аэродрома — 54 новеньких “Мессершмитта-109” оказались в наших руках вместе со 100 вагонами боеприпасов, складами военного имущества и боевой техники.
Среди трофейных документов был обнаружен приказ командующего 6-й армией. В нем Фреттер-Пико призывал солдат не роптать перед невзгодами, с которыми приходится встречаться каждый день и каждый час, потому что “русские бросают против немецкой крепости все новые и новые массы людей и техники. Наша задача — защищать землю нашего венгерского союзника, которого фюрер обещал не оставить в беде, и закрыть противнику путь по Дунаю в сердце империи... Борьба не закончена, нам предстоит пережить еще много тяжелых дней и недель... Сейчас наша основная задача — держаться... День, когда счастье снова будет сопутствовать нашему оружию, недалек... Тот, кто сегодня проявит слабость, не может показаться на глаза своей жене и детям”.
Оправившись от первых ударов, немцы, однако, усилили сопротивление, бросая в сражение все новые и новые части, а поздним вечером 1 января после короткой, но мощной артподготовки перешли в решительное контрнаступление. На фронте неожиданно появились скрытно перегруппировавшиеся дивизии 4-го танкового корпуса СС — при поддержке “королевских тигров” пехотные батальоны прорывали наши боевые порядки то на одном, то на другом участке обороны. По ним били не только противотанковые пушки, но и 152-миллиметровые гаубицы, и 203-миллиметровые минометы, и даже орудия более тяжелых систем. В заснеженной степи горели подожженные “пантеры”, “фердинанды” с перебитыми гусеницами и “тигры” с зияющими пробоинами в борту, валялись снесенные бронебойными снарядами танковые башни. Нашим солдатам теперь приходилось уже удерживать каждую деревушку в три дома, каждое поместье и каждую ферму. Немцы любой ценой пытались вызволить окруженный в Будапеште гарнизон.
Только 3 января совместными усилиями танковых подкреплений, резервов пехоты и авиации фронту удалось переломить ход сражения и занять оборону, закапываться в землю, окружая себя минными полями. Установилось относительное спокойствие.
Однако наша фронтовая разведка давно уже доносила о готовившемся прорыве немецко-фашистских войск в районе озера Балатон, получившем кодовое название “Сад пряностей”, и мой взвод получил приказ укрепить оборонительный рубеж у северной оконечности Балатона в полосе 4-й гвардейской армии. Валил густой, почти теплый мокрый снег, переходивший в дождь, густой туман сползал в низины, сплошная тяжелая облачность укутывала землю, когда мы глубокой ночью заняли боевую позицию на ничейной земле в неубранном кукурузном поле, которое ничем не напоминало “Сад пряностей”. Впереди, метрах в ста пятидесяти от нашего переднего края, угадывались немецкие окопы. Порывы ветра доносили оттуда обрывки разговоров, бренчание котелков и оружия и даже патефонную музыку:
Вслед за декабрем всегда приходит май...
И в конце войны немцы все еще воевали с комфортом. Буквально у них под носом нам предстояло развернуть противопехотные сеточные заграждения под током высокого напряжения. Хотя они и состояли на вооружении нашей армии уже не первый год, но по-прежнему оставались секретным оружием, к которому немцы проявляли понятный интерес и за сохранность которого нам приходилось отвечать чуть ли не головой. Впервые электризуемые заграждения были успешно применены на подступах к Москве в ноябре 1941 года. Со своим взводом мне пришлось прикрывать в феврале 1943 года боевые порядки наших войск на Курско-Белгородском направлении и летом 1944 года в Ясско-Кишиневской операции. Там, где наша пехота стояла под прикрытием “огненных сеток”, как их называли, она жила, образно говоря, как у Христа за пазухой. Прибежит, бывало, ко мне пехотный командир: “Лейтенант, включи на ночь свои сетки, дай моим ребятам хоть немного отдохнуть и отоспаться”. Даже на относительно спокойных участках фронта мы держали их под напряжением, и это было гарантией от непредвиденного прорыва врага. А кое-где солдаты сживались с ними так, что приходилось отваживать их предупреждающими знаками: “На сетку по нужде не ходить. Высокое напряжение. Опасно для жизни”.
И вот теперь мы разворачивали их на пути наиболее вероятного прорыва немцев. 25-метровые плети сеток, размотанные с бобин, ползком перетаскивали на себе к переднему краю немцев. Работали по-пластунски или короткими перебежками и только по ночам, когда забывались тревожным сном даже самые стойкие выкормыши прусской казармы. Промерзшую землю для прокладки электрического и телефонного кабелей и установки сеток беззвучно рубили ножами-финками. Время от времени над расположением противника поднимались осветительные ракеты и долго висели в воздухе, а над головой проходили очереди трассирующих пуль — тогда мы бросались в мокрую снежную кашу, как бросаются пловцы в воду.
Подразделение жило в боевом режиме, в напряжении и тревоге. Приходилось неотлучно находиться на командном пункте. Вместе с младшим сержантом Кочергиным я постоянно следил за работой электростанции, показаниями приборов на щитке управления, принимал донесения с наблюдательных пунктов. Помкомвзвода Настасиенко обеспечивал контроль за состоянием сеток, электрического и телефонного кабелей.
Была середина января. Венгерская зима 45-го стояла относительно теплой. Снег плотно лежал на равнинах и холмах, особенно заснеженными были кукурузные поля. Меня, как магнитом, притягивал окружающий зимний пейзаж. Отчасти он был сродни нашим деревенским местам, но имел и своеобразное отличие. В наших полях больше раздолья, ощущения некой бесконечности. Здешние места — это узкий мирок, а видневшаяся недалеко березовая рощица придавала особую домашность, уютность. Она очень привлекала своим снежным убранством. В один из дней я выбрал немного свободного времени и решил побродить в округе по заснеженному полю. От тишины можно оглохнуть. Я вдыхал аромат зимнего дня и осмысливал происходящее. Это произойдет завтра или послезавтра, а может, уже и сегодня, — весь этот сказочный мир наполнится разрывом снарядов, лязгом танковых гусениц, автоматными и пулеметными очередями, жестоким сражением двух противостоящих сторон, в результате будут убитые, которые за свою короткую жизнь не смогли насладиться красотой окружающей природы. И я вынужден буду во имя долга отдать приказ о применении “огненных сеток”, на которых потом останутся десятки, а может, и сотни вражеских трупов. Какая же несправедливость в человеческом обществе, почему оно живет по законам антагонистического сосуществования?