Журнал Наш Современник №9 (2001)
Шрифт:
Нынче младенцев в Алфёровской и в окружных селениях нет и не предвидится, а в начальники таких крикунов ставить, пожалуй, торопиться не следует, может, орать будет ещё больше...
От грыжи Марья тоже многих спасала, причём и больших, не только деток. Сорвёт человек с пупа, ворочая брёвна, лежать, что ли? Лежать некогда, совсем обеднеешь, а куда податься? Ближайшая больница в Шапше, тридцать километров до неё. Мужик и говорит жене: “А сходи-ко, матка, за Марьей Пешиной.”
В эпоху многолюдства подсобляла Марья, причём бескорыстно, пожилым бабам и молодым девицам: мужиков “приворачивала”. Не ворожила, а именно приворачивала. Как уж она
Но особенно нужна была Марья при несчастьях, которые происходят со скотиной.
Мало ли бед случалось во времена, начиная с Великой Отечественной и до теперешних безжалостных чеченских схваток? К примеру, в 42-м нищие шли сплошь, в пору было строить их в колонну по одному. В 46-м они брели уже реже, рассыпным строем. В 50—60-х годах нищих почти не стало. Только нужда и лишения не покидали наши края, над этой проблемой работали уже не Гитлер и Розенберг, а доморощенные академики вроде Заславской.
...Ненавижу слово “проблема”. Будь я на месте главного в Думе, запретил бы думским и прочим использовать это слово более двух раз в каждом из выступлений. За каждое третье употребление установил бы хороший штраф, может, после этого и племя газетчиков, глядишь, постепенно отвыкло бы от этого спасительного для них словечка. Не дано рогов бодливой корове, скажут газетчики, но давайте, друзья, поговорим мирно, без бодливости. Попробуем написать хоть бы одну экономическую статейку без этого слова! Слабо? На месте Путина за одно это я давал бы медали, звания и прочие поощрения...
Марья Пешина считалась какой-то роднёй Парасковье Михайловне Коклюшкиной, вернее, Федьке-Варзе (см.первую главу моих “Раздумий на родине”). В этой главе описано, как Паранька вышла за Варзу “самоходкой” и как Михайло Григорьевич Коклюшкин бегал в Алфёровскую выручать дочку “из плена”.
Удивительные творились дела!
Мы с Анатолием Фёдоровичем (сыном Варзы и Параньки) зашли однажды навестить родню. В избе Марьи было чисто, но совсем пусто, она принесла на стол какой-то чёрный пустой пирожонко, то ли из ржаной муки, то ли из костёрной. Она поуверялась, что больше ничего нет, мы поговорили и собрались уйти. Двоюродный моей матери — Толя Сухов — тоже был смущён: не принёс Марье никакого гостинца (он жил в Ярославле). А я вспомнил Полю — дочь Марьи...
Она была старше меня года на два, миловидна, проста и смешлива. Помню, собиралась уезжать в Ленинград к каким-то родственникам и собрала на “беседу” немногочисленных сверстниц. Ребятишки-школьники тут же пронюхали про эту беседу. На этом-то гулянье я и стал впервые в жизни “кавалером”, Поля позвала меня ко столбу*. Какая беседа без горюна? Гармошки, правда, кажется, не было, но Поля отвела угол в избе, завесила его какой-то рухлядью и завела горюн с Васькой Дворцовым. Они пошушукались для виду, и Васька скоро вышел на свет. Поля велела ему позвать меня... с тем, чтобы, когда выйдет она, я позвал ту, которая нравится мне. Но я был ещё школьник и настолько стеснителен, что покраснел и сделал Полю “головёшкой”, не пошёл к ней за занавеску. Горюн пришлось “зажигать” заново, и всё же я на всю жизнь запомнил Полю и всегда вспоминал её с умилением и благодарностью. Конечно, никакой любви не было, она, любовь-то, пришла позже, в шестом классе. Но...
И Саша был мой первый подлинный друг, и Поля оказалась первая, настоящая, оценившая меня девушка. Не ведаю, жива ли она теперь...
* * *
В связи с чтением Петра Евгеньевича Астафьева подумалось мне, что философия его истинно русская, она понятна всем, кроме либералов и всяких эгалитарников. Стиль его тяжеловат, но, если читать внимательно, все разберешь без иностранных словарей. Я не понял одно слово “эвдемонический” и то быстренько разобрался... Наглядный пример правильности взглядов национального нашего мыслителя. Придётся поведать об этом примере подробнее.
В Вологде появилось много нищих с Кавказа. Они не клянчат копеечки у своих торговцев, заполонивших вологодские торжки и большие торжища — нет! Они просят у русских. По их представлениям, русские в этом деле надёжнее. Дают и много не рассуждают...
Появился в сквере гармонист с дрянной хриплой гармошкой, ему кидают не только медь, но и монеты белого цвета. Но почему его гармошку всё время воротит на лезгинку? Может, он и пытался разучить русскую “барыню”, но у него не вышло. Как только перейдёт на более быстрый темп, так и шпарит какую-то осетино-ингушскую смесь (в своё время я писал об этом смешении в очерке “Моздокский базар”). Матерятся приезжие кавказцы обязательно по-русски, почему бы не научиться нищему играть и “барыню”? Увы... Или времени не хватает, или слуха.
Каждый народ любит свою музыку, свои мелодии: эту непритязательную истину я знал и до “Моздокского базара”. А вот философию П. Е. Астафьева осваиваю лишь теперь, в третьем тысячелетии...
Марьино “колдовство” свободно вмещается в круг, очерченный Петром Евгеньевичем, когда он говорит о национальном своеобразии племён и народов. Для меня и сейчас Марьино колдовство важнее самых запутанных философских систем, например Бокля или какого-нибудь Спенсера. Её колдовство органичнее и естественней всякой зауми забугорных философов, чокнутых на материализме-позитивизме.
... Пастух пригнал из лесу на закате стадо коров. Болышухи доят своих коровушек, только в одном доме рёв. Вся семья в тревоге — коровы нет, а должна она вот-вот отелиться. К утру паника достигает предела, всей деревней идут искать. Может, медведь задрал, может, засосала болотная топь. Искали, кричали по всей поскотине и ничего не нашли. На второй, на третий день то же самое. Как жить без кормилицы, пусть и небольшое семейство?
Бабёнка, вся в слезах, к Марье Пешиной: “Подсоби, ради Христа!” Марья спрашивает: “А сколько раз телилась коровушка-то?” — “Первым телёночком”, — отвечает женщина.
Первым делом Марья успокоила бабу: “Иди и не тужи! Коровушка-то жива и найдётся”. Хозяйка как на крыльях летит домой. Велено хозяйке подобрать беременную бабу, только чтоб первым ребёнком, чтобы шла эта баба в поскотину, прошла от завора по дороге столько-то шагов, да чтоб с молитвой... Весь деревенский люд за беременной бабой следом. Идут, соблюдая дистанцию... И вот вдруг посреди сосен стоит на сухом пятачке корова и телёнок вокруг неё прискакивает и даже трава около коровы вытоптана. Люди ахают. И вчера, и позавчера сколько разов этим местом ходили. Слава тебе, Господи, слава тебе...