Журнал Наш Современник №9 (2002)
Шрифт:
Лондонскому институту стратегических исследований было чуть больше десяти лет. Но славу он себе снискал уже вполне определенную. Заслуженно или нет, но в Москве институт уважали, считая чем-то вроде легального исследовательского центра западных разведок. Институт был и впрямь учреждением солидным. На дешевки и сенсации не разменивался. Данные и цифры, которые публиковал, не фальсифицировал. Те же, что публиковать не следовало, просто не публиковал. Одним словом, обеими сторонами признавался заведением полезным. Генштаб Вооруженных Сил СССР и советские дипломаты охотно пользовались на переговорах с Западом данными лондонского института. Собственных данных ни о своих войсках, ни о войсках противника называть было никак нельзя — все сплошная тайна. Назовешь — совершишь преступление. А как же вести тогда переговоры,
Путешествуя вчера по институту, Тыковлев долез до последнего этажа, где был представлен двум молодым людям, которые занимались, по словам директора, составлением стратегического баланса в Юго-Восточной Азии. В комнате мансардного типа стояло несколько пишущих машинок, валялись на полу какие-то газеты и журналы. Ради приличия надо было задать исследователям какой-то вопрос. А чего спросишь про баланс сил в Юго-Восточной Азии? Не знал Тыковлев этой темы совершенно. Решил пошутить:
— А что, ребята, над вами? — ткнул Саша в покатый потолок.
— Над нами, — задумался желтолицый не то китаец, не то индонезиец, — над нами только ЦРУ.
Тыковлев услышал, как удовлетворенно крякнул за его спиной полковник Миронов, выступавший под видом старшего научного сотрудника ИМЭМО, и, заулыбавшись, обернулся. Миронов многозначительно показал ему поднятый вверх большой палец и подмигнул. Саша, на всякий случай, тоже улыбнулся и подмигнул. Так вот невзначай выведем мы их, этих “ученых”, на чистую воду. Знай наших!
Тыковлев помешал белой пластмассовой ложечкой черно-коричневую бурду в пластмассовом стаканчике, стоявшем у него под носом. Кофе был на вкус резок и не нравился ему. Молочника с молоком на столе сзади он так и не обнаружил. Спер его, что ли, кто-то? Сыпать же в кофе молочный порошок с гордым названием “Кример” по принципиальным соображениям не хотел, обозвав его синтетикой. Скорей бы семинар начинался!
Но семинар все не начинался. По залу бегала сотрудница института, которая то делала объявления насчет распорядка заседания, ланча и вечерней экскурсии, то звонила куда-то, выясняя причину задержки главного докладчика, то в десятый раз приглашала всех желающих отведать кофе. Вообще, на взгляд Тыковлева, она порождала только суету и ненужный шум. Что они, не понимают, что семеро одного не ждут?
Почему он, свежеиспеченный зам. зав. отделом КПСС, должен сидеть и ждать здесь появления какого-то директора королевского института международных отношений или, еще хуже того, какого-то заштатного конгрессмена из Айовы? Кто тут, собственно, главный гость? Официально он просто скромный доктор Тыковлев, сотрудник ИМЭМО. Но англичашки-то, конечно, знают, кто он на самом деле. Посольство сообщило, что точно знают и очень даже его личностью интересуются. Интересуются — и пусть. Но вести себя должны соответственно, а не валять дурака. Саша уже решил, что пора высказать свое недоумение примостившемуся неподалеку на краешке стула советнику посольства Петровцеву, но передумал.
У дальнего конца стола появилась знакомая ему фигура. Где он мог видеть этого человека? Но видел и знает это лицо точно. Русые с проседью волосы, желтоватый цвет лица, квадратные очки. Это он! Никитич! Однако как его сейчас-то величают? Он же тогда в уборной сказал. Забыл, начисто забыл. В армии был Синицын. А теперь? Бойерман! Да, да, Бойерман, чтоб ему сдохнуть. Зачем явился? Вдруг опять в старые знакомые или друзья напрашиваться станет? Что другим скажу, как объясню?
Голова у Тыковлева пошла кругом. Он почувствовал, что вспотел. Осторожно посмотрел в сторону Бойермана и поймал на себе его взгляд. Быстро опустил глаза, делая вид, что не узнал. Начал перелистывать лежащий перед собой доклад. Да только что толку-то? Узнал — не узнал. А Синицын-Бойерман, конечно, узнал. Теперь все от него зависит, как себя поведет. Полезет, дурак, на глазах у всех здороваться, тогда, считай, не повезло тебе, Тыковлев, по большому счету. Посольские, да и другие, конечно, заметят и заинтересуются. А может, не полезет? Вдруг такта и сообразительности хватит? Тогда, считай, пронесло. Познакомимся на глазах у всех как бы заново. Все нормально выглядеть будет. Никто не трёхнется. Но это только для других будет так выглядеть.
Тыковлев опять осторожно уголком глаза взглянул на Никитича. Он успел усесться на своем конце стола, оживленно разговаривал с какой-то англичанкой и в сторону Саши больше не смотрел.
“Что же, — решил Тыковлев, — мы выиграли передышку. Дальше придется действовать по обстановке. Надо найти какой-то способ сосуществования с этим Синицыным-Бойерманом, то есть, по-русски говоря, договориться с ним. Не могу же я заставить его исчезнуть из этой жизни. Не могу я в моем нынешнем положении и начать писать объяснения, что мы там с ним на фронте делали и как по разную сторону баррикад оказались. Этого еще не хватало. Пустяковый эпизод, и только. Без какого-либо политического значения и последствий! Это я со всей прямотой могу сказать себе и своей партийной совести. В чем я виноват? Ни в чем. А раз так, то и нечего спящих собак будить и создавать проблемы на пустом месте”.
* * *
Директор королевского института закончил свой вступительный доклад. Девчонка-распорядительница объявила перерыв с кофе, чаем и английскими булочками “маффинс”. Участники семинара дружно встали из-за стола и отправились к буфету. Старые знакомые кинулись друг к другу, спеша обменяться впечатлениями от доклада и новостями. Другие начали процедуру рукопожатий и вопросительного обнюхивания друг друга.
Тыковлев стоял несколько особняком с советником посольства, полагая, что английская распорядительница будет подводить к нему наиболее значимых участников семинара. Расчет оправдался. Одного за другим ему представили и главного докладчика, и какого-то лорда, и американского конгрессмена, и заезжего министра обороны из Сенегала. К концу перерыва подошел и Синицын-Бойерман. Англичанка отрекомендовала его как обозревателя западноберлинской газеты “Тагесшпигель”, специалиста по советской тематике, русского, давно живущего в Германии, эмигранта. Он сам добавил, что статьи свои пишет под псевдонимом Бойерман, после войны учился в Англии и с тех пор бывает здесь частым гостем. Ни движением лица, ни словом Синицын-Бойерман своего прежнего знакомства с Тыковлевым не выдал, был сух, сдержан и даже колюч, как это и подобало послевоенному советскому эмигранту.
— Какая-нибудь власовская сволочь, — бросил вслед отходившему Никитичу советник посольства. — У нас их здесь немало ошивается. Все на антисоветчине зарабатывают, а англичане их вечно на встречи с нашими товарищами подсовывают. Гадит, как заведено, англичанка. Гадит. Нрав у нее такой подлый. Вот и этот сюрприз нам аж из Западного Берлина притащила. Старается! Любят они нас очень! Однако, кажется, пора вновь приступать к делу, Александр Яковлевич. Вам выступать. С интересом послушаю, как вы будете с ними сражаться.
* * *
Над Темзой подувал прохладный ветер. Солнце стояло еще высоко, но грело плохо из-за рваных серых облаков, повисших над Лондоном. Тротуары были все еще сырыми от недавно прошедшего дождя, ярко зеленела трава на газонах, на набережной, где остановилось чудное, как черный игрушечный кубик на колесах, английское такси, было не очень людно. Вместе со всеми участниками семинара Тыковлев прошел по трапу на белый прогулочный пароход и засомневался, куда ему сесть.
— Пойдемте лучше на корму, — услужливо предложил ему Бойерман. — Здесь, на носу будет, пожалуй, слишком ветрено, а там, за ходовым мостиком потише.
— Зато с носу лучше видно, — заупрямился Тыковлев.
— И там тоже отлично будет видно. Кроме того, там и экскурсовода лучше слышно. Поверьте мне, я не в первый раз на таких экскурсиях. Плохого не посоветую. На корме, право, уютнее и спокойнее. А на нос мы всегда выйти успеем. Как к мосту Тауэр подойдем, так и двинем на нос фотографироваться.
Бойерман многозначительно хлопнул рукой по фотоаппарату, висевшему на его груди. Тыковлев подчинился. Мог, конечно, послать этого так называемого Бойермана куда подальше и присоединиться к группе своих, уже оккупировавших самую первую скамейку на носу. Но было как-то неудобно не прореагировать на заботу, проявленную к его персоне.