Журнал Наш Современник №9 (2002)

Журнал Наш Современник

6. [Позвонить Слепневу И. А. о секретарстве]

Концерт

Билеты

Приглашения

[1990 г., 22 октября

1. Репетиции Раутио — Савельева

2. Встреча с Сидельниковым

3. Встреча с Слепневым (секретарь)

4. Сговориться о встрече с Абелян Л. М.

5. Разговор с Чеглаковой Е. В.

6. Колосова В. Г. — разговор с ней. Кто напишет статью о концерте?26

Составление писем и отправка нот в Америку, ФРГ]

1961 г. Поездка в Париж27

Консерватория, ее кодекс (закон управления, подписанный императором Нап I в Московском Кремле — жест, конечно, театральный, но любопытный)28. Парижская консерватория — национальное учебное завед. 8 из 12 учеников должны быть подданными империи, Апартаменты — Керубини29, тогдашн директор г-н Лушер (композитор)30. Классы-пианисты, своя школа, свое туше, способ игры Р. Казадезюс, Корто31, романтизм, он присутствует и в импрессионизме Дебюсси и Равеля.

Дальнейшее движ Фр музыки — пестрая Шестерка32; “музыка эксперимента” Сати33 — довольно посредственно (на скандал). Сама музыка уходит ввиду малой самовитой ценности, но слава о скандале остается, увы!

Далее пестрая Шестерка. Пуленк34 наиболее интересный из них. Влияние Стравинского (большое), “русская педаль” (Мусоргский также). Общность у Стр и Мус чисто “материальная”: некоторые гармонии, обрывки русск мелоса, “антисимфоничность”, приемы развития музык материала. Но по сути — это ничего не имеющие общего композиторы, абсолютно. Восторженное Православие Мус и безбожный нигилизм Стр, рядившегося в сутану католического ксёндза.

Представление в театре “Сара Бернар”35. Не случайно м. б. выбранное здание на “историческом” спектакле приезжей немецкой оперной труппы под упр Шерхена36, “Арон и Моисей” Шёнберга37, где был весь еврейский Париж. Дамы с невероятным количеством навешанных драгоценностей и жемчуга, солидные буржуа, дельцы, словом, владыки мира и Парижа в том числе.

Расписанный Шагалом (начинавшим входить в число “мировых” художников) потолок (вместо старого рисунка Буше), в котором преобладало желтое, как яичный желток, пятно, символизирующее “цвет” еврейства (его знак во время нем оккупации), уродливые, худосочные фигурки и фамилии оперных композит (“знаменитых”). Потому что для евр главное — это “знаменитость”, а совсем не глубина, не содержание, не духовный смысл и заряд искусства. Довольно много разных имен, в т. числе имя самого художника-мазилы. Отсутствуют лишь два сверхзнаменитых: Вагнер и Верди. Они причислены к фашистам и не удостоены внимания38.

Спектакль очень однообразный, скучный, музыка ничем не примечательна, особенно теперь, когда она растиражирована в сотнях тысяч копий, принад­лежащих перу последователей еврейской школы39.

Длинная (более часа без перерыва) музыкальная (додекафоническая) клякса, сплошной хроматический аккорд, который долго оставался звучать в ушах после спектакля, эта мертвая музыка противна здоровой природе человеческого слуха, она утомляет, очевидно, какие-то звуковоспринимающие нервы и раздражает их нормальную природу.

Успех был парадный, но не большой, никакого восторга.

Да и публика была слишком чопорна и преисполнена сознания своего величия.

Спектакль в оккупированном городе в расписанном завоевателями главном театре завоеванной страны. В другом завоеванном городе Версале, на стене замызганного королевского дворца, прикреплена мраморная доска с надписью золотом: “Дворец восстановлен на средства Рокфеллера”, старшего, младшего или среднего — не помню.

Французы весьма цинично относятся ко всему этому, в т. числе и к своей истории, к своей ушедшей славе.

Во дворце поразила меня жуткая неопрятность, прямо-таки грязь. Устав от прогулки, я хотел сесть на довольно-таки ветхий старый диван в одном из коридоров, но был быстро остановлен сопровождающей нас переводчицей. Кстати, все почти переводчицы франко-русские еврейки, кроме одной баронессы де Сталь, остзейской немки из Латвии, внучки, дочери или племянницы б. министра путей сообщ России. Об этом сама она говорила, дама весьма заносчивая, помогавшая мне делать кое-какие покупки (очевидно, это входило в ее обязан­ности) для Эльзы. И она сделала это очень хорошо, чудесный плащ (дорогой), духи, изумительн сумка. Впрочем, сумка (роскошная) была куплена, кажется, позже, во время другой поездки.

Театр Гиньоль (позже закрытый)40: ужасы, отрубленные головы, харакири на сцене. Тут меня стошнило, сказать по чести. Нечто устаревшее безумно, “плюсквамперфектное”.

Зрителей в зале было ничтожно мало.

1961 г. Робко начинавшийся тогда стриптиз. Никакого впечатления, просто противно. Смотрели поздно, в районе Шанзелизе. Усталые бабенки, от которых жутко несло потом, и усталые зрители — туристы, один немец-старик с женой заснул на стуле, прочие также скучали. Сексуального подбодрения я не получил.

Но во Франции еще было “французское”, дирижеры — французы, композиторы тоже: Дютийе, Мессиан, Лесюр, старый Орик — симпатичный41. Видел кинокартину о жизни Тулуза-Лотрека, с его прекрасной, стильной музыкой42. И неважно, что прикладной, хорошее всюду хорошо. Позднее это все исчезло. Вместо Шарля Мюнша43 — Баренбойм44 абсолютно бездарный, скучный сухой “махало”, наглый до предела, в т. числе по отношению к артистам оркестра, а теперь посадивший туда какого-то Сеню Бочкова45 (sic!) или что-то в этом духе, воспитанника бездарнейшего Мусина46.

Дирижерское дело, как и скрипичное, пианистич, погибло теперь окончательно. Штамповка — технарей, совершенно лишенных художественного ощущения музыки.

1961 г. Цены — по теперешним временам — совершенно “божеские”. Жизнь подорожала раз в 20 с той поры. Шикарная скатерть и салфетки голландск полотна стоила мне 110 франков. Теперь ей и цены нет. Галстуки на развале — по франку, таких я не покупал, а приличные от 5—10 франк. За 25—40 франков первоклассные образцы, от Диора. Покупал я также в 70-х годах, кажется в 73 или 74-м, тогда я бывал там часто, галстуки от Кардена, тогда он входил в моду, у него были тяжелые цвета красные, бордо. Очень красивые.