Журнал Наш Современник №9 (2002)

Журнал Наш Современник

— Ишь ты, — внезапно прервал молчание генерал. — Про ошибки заговорили. Хороши ошибки! Страну загубили. Да какую страну! Вот бы взяли веревку да за эти свои ошибки хоть повесились бы. Так нет же, речи в микрофон говорят да на машинах с мигалками и охраной разъезжают. Иуды, — крикнул он в телевизор. — И Иуду хороните. Шабаш сатанинский на всю страну устроили.

— Говорят, он с собой покончил, — отвернувшись от окна, возразил Андрей. — Совесть замучила.

— Не знаю, как у него насчет совести, — буркнул Тарабаршин. — Думаю, что не было у него никогда ни совести, ни чести. А говорят, что кур доят и что коровы

яйца несут. Кто его знает, как он на тот свет попал. Вдруг они сами его туда и отправили? Может, он им больше нужен сейчас мертвый, чем живой — толку-то с него давно уже никакого. Им мученики требуются. Героев-то у них нет. Одни жулики, мошенники, расхитители казны. Шпана. Страшно им. Почва из-под ног уходит. Вот и призывают друг друга к сплочению, объединению вокруг гроба усопшего подельника, клянутся, что друг друга не будут больше заказывать, топить и подсиживать. Да только куда им. Все равно как пауки в банке. А тыковлевские идеалы... Почитай, что он за свою жизнь написал. Сначала у Маркса и Ленина списывал. Потом с социал-демократических книжонок.

— Ну, как бы там ни было, — задумчиво глядя вновь во двор, промолвил Андрей, — нет его больше. Нет его больше! — повторил он с нажимом. — Сам ли он себя судил, Бог ли его прибрал. Но все. Кончился. Бог ему теперь судья.

— А вот и не кончился, — захохотал вдруг зло Тарабаршин. — Увидишь, не кончился. Не-е-е-т! Он жив, он изо всех углов и щелей к нам тянется. Того и гляди сейчас из гроба встанет и тебе подморгнет. Или на улице его встретишь.

— Ты перебрал, — разозлился Андрей, натягивая на себя пальто в прихожей.

— Иуды не умирают, — с убежденностью в голосе проговорил Тарабаршин. — Кто-кто, а он всегда с нами и среди нас. С тех самых пор, как исчез их прародитель. Крапивное семя. Ладно, до завтра. Не стесняйся, заходи! Я тебе обязуюсь опять мат поставить. Как сегодня. Правда, повторения такой теле­программы не обещаю. К сожалению, редкое событие.

Выйдя на Тверскую, Андрей привычно направился к троллейбусной остановке. Сумерки быстро сгущались. Мелкие капли дождя ложились на капли очков, заставляя расплываться огни реклам, стирая очертания лиц прохожих. Досадливо выругавшись, Андрей полез в карман за носовым платком и начал протирать очки, глядя близорукими глазами навстречу потоку машин, катившемуся со стороны Маяковки.

Большой черный лимузин с синей мигалкой внезапно притормозил неподалеку от Андрея. Почему он остановился, Андрей не мог потом объяснить себе в точности. Скорее всего, машина просто уперлась в красный свет светофора. Одев свежепротертые очки, Андрей посмотрел в сторону лимузина и замер. Из глубины, с заднего сиденья на него глядели спокойные холодные глаза. Андрей знал этот изучающий тяжелый взгляд, похожий на взгляд крупной хищной рыбы из аквариума. Лица не было видно, но такой взгляд мог принадлежать только одному человеку. Тому самому. Тому, которого уже не было.

— Не может быть, — перекрестился Андрей, — не может быть! Надо подойти и заглянуть в окно, а там будь что будет. Извинюсь, скажу, что обознался.

Черный лимузин резко тронулся и тут же растворился в лавине ревущих моторов и мерцании красных сигнальных огней. Наваждение исчезло. Осталось смутное чувство гадливости и необъяснимого страха. Все знают, что упырей, ведьм и леших быть не должно. Не должно...

—

Ба! — хлопнул себя по лбу Андрей. — Это же другой. Яковлев. Александр Николаевич. Надо же, попутал. Проклятый дождь, чертовы очки.

Глава I

ВПЕРЕД, ОРЛЫ!

Пуржило. Ветер трепал кроны деревьев, обрушивал на кочковатый косогор все новые заряды мокрого снега, укутывая сырым белым одеялом промерзшую землю и все, что лежало поверх нее. Под снегом исчезали свежие воронки от мин и снарядов, брошенное оружие, белая пелена затягивала обгорелые кусты. Неподвижно лежащие тела постепенно начинали походить на поросшие низкой травой кочки, которыми было обильно усеяно поле. Было тихо и сумрачно. Хотя стрелки часов едва перевалили за 5 пополудни, короткий ленинградский зимний день клонился к концу.

Саша пришел в себя от осторожного, но упорного постукивания по спине. В глазах двоилось, было холодно, на душе мерзко и страшно. Рядом никого не было. По шинели стучала раскачиваемая ветром ветка ракитника. Лежал он на животе, уткнувшись лицом в затянутую тонким льдом лужицу с грязной болотной водой. Страшно хотелось пить, но пить эту желто-коричневую жижицу Саша не решался. Потянулся, чтобы набрать пригоршню снега, и вскрикнул от внезапно пронзившей ногу боли.

“Видать, кость задело, — подумал он. — Ребята говорили, что, если в мякоть, то не больно, а кость сразу чувствуется. Отвоевался, теперь в госпиталь. Кто знает, на сколько. Но ведь жив, жив я?”

От этой мысли сразу как-то стало веселей. Теперь поскорее в медсанбат. Там вылечат, подштопают. Говорили, что раненых собирают и выносят с поля боя в течение ближайших нескольких часов. Так, мол, по уставу положено. Только какие там несколько часов? Уже вечереет, а наступать начинали ранним утром. Неужели бросили? Был без сознания. Вот и приняли за мертвого. Теперь жди разве что похоронной команды, если приедет. Надо кричать, звать на помощь. Надо ползти, спасаться. Иначе смерть,

— Ребята! Есть кто живой? Помогите! Помогите же!

Справа от себя Саша услышал стон. Поднял голову. В неверном свете сумерек увидел припорошенную снегом фигуру, которая с трудом помахала ему рукой. Похоже, это был Никитич, их сержант. Кажется, на гражданке был артистом. А здесь зануда и службист. Саша недолюбливал его. Было видно, что Никитич плох, хуже самого Саши, коль едва рукой шевелит и слова вымолвить не может. Какой из него помощник, коли ему самому помощь нужна.

Саша приподнялся на локте и попробовал ползти. Не получилось. Опять почувствовал страшную боль в ноге. В штанине стало тепло.

— Должно быть, кровь опять пошла, — с испугом подумал он. Надо перевязать, жгут наложить. Но я ведь ни встать, ни сесть, ни согнуться не могу. Где же тот замполит, что помощь всем и каждому через несколько часов обещал? Где эта сука?

Замполит был здесь, Саша обнаружил его всего в нескольких шагах впереди себя. Лежал он с развороченным животом, сжимая в руке никому уже не нужный командирский ТТ. Саша сообразил, что их с замполитом одной миной уложило. На мгновение ему стало стыдно. Они с замполитом почти одногодки, пацаны. Он жив, а замполит, бежавший впереди с криком “За Родину, за Сталина!”, готов. Такая уж у него должность собачья, надо быть смелее и идейнее других. А что он, меньше других боится, меньше других жить хочет?