Журнал "Полдень XXI век" 2005 №1

О том, какое место должна занимать оригинальная идея в фантастическом произведении, спорят уже давно. В 60-е годы такие авторы и теоретики фантастики как Генрих Альтов и Павел Амнуэль отстаивали примат идеи над всеми другими «кирпичиками», из которых строится хорошая фантастика. Отсюда, в частности, и выросли такие методики как ТРИЗ и РТВ. Братья Стругацкие, с другой стороны, в своих статьях обычно подчеркивали, что главное в фантастике — не столько

оригинальная идея, сколько другие литературные составляющие — образы героев, сюжет, стиль, достоверность описываемого мира. Но при этом идеи, положенные в основу повестей самих АБС, были, как правило, отменно хороши и практически всегда — оригинальны.

Известная поговорка про то, что идеи, мол, носятся в воздухе, на самом деле сильно лукавит. Может, они и носятся — но как? Стаями, как журавли в небе? Или идея подобна синице, которая, прежде чем попасть к нам в руки, перепрыгивает на подоконник, нацеливаясь на разбросанные крошки? Но тогда — кто эти крошки разбрасывает?

Чем больше новых фантастических книг появляется на прилавках, тем громче становятся разговоры о нехватке свежих идей, даже о «кризисе» оных. Будет ли выход из этого «кризиса»? каким он станет? — вопросы, на которые пока никто не может дать ответа. Но, наверное, не случайно в последнее время так популярны сетевые конкурсы рассказов типа «Рваной грелки» или «Самиздата», в которых темы для придумывания новых идей и сюжетных поворотов заданы изначально.

Бывает и с писателями известными, что оригинальную идею, могущую стать толчком для создания нового произведения, подсказывает им кто-то извне. С одним из примеров такого рода вы можете познакомиться на страницах этого номера «Полдня» — это повесть Александра Житинского «Спросите ваши души». Возможно, вам покажется небезынтересным сравнить это произведение с повестью Сергея Лукьяненко «Кредо», напечатанной в майском номере журнала «Если» за прошлый год. Смею заверить: оба писателя отталкивались от одной и той же первоначальной идеи (как она попала к ним — отдельная и довольно забавная история), тем не менее повести у них получились совершенно разные. Обе — хорошие. Но каждая — по-своему.

Вот такие любопытные сюжеты подбрасывает нам порою сама жизнь.

Андрею Черткову, натолкнувшего автора на замысел этой повести

Вифлеемская звезда светила в окно, трубы замерзли и холод сковал дом. В эту ночь я родился.

На самом деле я родился тридцать три года назад в Лос-Анджелесе, где умер незадолго перед этим, 12 октября 1971 года, в возрасте тридцати шести лет. Мой отец был советским шпионом, а матушка — солисткой в русском балете на льду. Во время гастролей она осталась в Штатах, познакомившись с отцом. Отчасти благодаря этому отец и провалился. Это отдельная история, я ее когда-нибудь расскажу. А сейчас меня занимает совсем другое.

Обычно в таких семьях рождаются неординарные дети. Но я самый обыкновенный Джин, по-русски — Женя. Америки я не помню, меня увезла оттуда матушка двух лет от роду, когда отца обменяли на американского разведчика.

С родителями я давно не живу. Отец на пенсии, пишет мемуары, мама еще работает и воспитывает внуков — двух сыновей моей младшей сестры Полины, которая родилась уже в Советском Союзе.

Полтора года назад я получил новый объект — магазин «Музыкальные инструменты» на Васильевском. К этому времени я уже был опытным стрелком вневедомственной охраны, неплохо стрелял из «макарова» и поставил решительный крест на своем будущем. Охранники — это диссиденты нового времени. Они не успели попасть в закрома и торчат, как обалдуи, у закрытых дверей, охраняя собственность, которая им не принадлежит. Их молчаливый протест можно прочитать в глазах, зайдя в любой магазин или фирму, где они служат дополнением к офисной мебели и одновременно маленькой моделью горячей точки. Но никто не смотрит им в глаза. У стрелков ВОХРа есть время, чтобы все обдумать. Их сотни тысяч. Когда они до чего-то додумаются, будет поздно.

Магазин занимал три просторных полуподвальных зала и был набит машинами для извлечения звуков. Мне сразу там понравилось, где-то в дальнем зале играла волынка, покупателей было немного, свет просачивался сквозь стекла, заклеенные полупрозрачной зеленоватой пленкой, отчего помещение напоминало аквариум. Охранять это кладбище несыгранных нот было необременительно и приятно. Привел меня сюда хозяин магазина. Это был пожилой и потертый жизнью еврей, бывший второй альт филармонического оркестра. Фамилия его была Шнеерзон. Кажется, он начинал играть еще при Янсонсе. Свой первоначальный капитал, как я узнал позже, он сколотил на перепродаже компьютеров, которые привозил из зарубежных гастролей в советское время. Надо отдать ему должное — музыку он любил. Ассортимент в магазине был богатейший — вплоть до индийского ситара и непонятных трубок, извлечь из которых звук могли только специально обученные монголы. Ну и Сигма, понятное дело.

Да, ее звали Сигма. Дурацкое имя. Шнеерзон нас и познакомил.

— Этот мальчик из интеллигентной семьи, — сказал он Сигме. — Я попросил его начальника дать ему постоянный пост в нашей лавке. Я знал его отца.

Сигма невозмутимо кивнула. Вообще непонятно, зачем он ей это докладывал. Возрасту в ней было годков на двадцать с мышиным хвостиком, зато понтов на весь Лондонский симфонический оркестр, заехавший на гастроли в Урюпинск.

Шнеерзон действительно поставил бутылку «Мартеля» моему начальнику Симагину, чтобы он не бросал меня с объекта на объект, а постоянно держал здесь. Напарником у меня был Игорь Косых, приятный такой парнишка, обучавшийся на флейте.

Режим у нас был зверский — сутки через сутки, но зато и оплата двойная, посетителей немного, это очень мягко говоря — иной раз за день заходили человека 3–4, а ночью можно было спать в подсобке. С охранной сигнализацией Шнеерзон не поскупился, но все равно держал круглосуточную охрану.

Понять его можно. Одни монгольские дудки стоили двадцать пять штук баксов, а раритетная скрипка Гварнери, хранившаяся в ящике из пуленепробиваемого стекла, цены вообще не имела. Шнеерзон берег ее для аукциона на черный день, но, судя по всему, черный день откладывался на неопределенное время.

Кстати, фраза «Я знал его отца», оброненная Шнеерзоном, просто показывала, что они с моим папашей работали в одном ведомстве. Только папаша во внешней разведке, а мой нынешний шеф — во внутренней.

Так вот, о Сигме. Сигма была обыкновенной и единственной продавщицей в этом магазине.

Нет, она была необыкновенной и единственной.

Во-первых, она умела играть на всех без исключения инструментах, продаваемых магазином. Помню, шеф достал где-то по случаю за бесценок какие-то древние и необычайно ценные литавры. Он, как ребенок, прыгал по магазину и ударял этими литаврами друг об друга, производя дребезжащие звуки и распугивая покупателей.