Журнал "Полдень XXI век" 2005 №1

Шушпанов Аркадий Николаевич

В конце концов не выдержала. Открыла в дневнике мамину любимую опцию, беспроводное подключение к дополнительной памяти. И прочитала, что в бусине записано. Последний лог, который в самом дневнике почему-то не сохранился. Скопировала его на место и перечитала все снова. Раз десять, не меньше. Никакой это был не обморок.

Не знаю, что теперь делать. Весь день хожу по этому огромному теплому городу, кручу в пальцах эту холодную бусину, пытаюсь хоть за что-нибудь зацепиться взглядом. Бесполезно. Мне больше не нравится Земля. Мне не нравится Андреас. А ноги уже который раз сами собой выводят к космопорту. Я хочу домой. И еще хочу найти того, второго… Шина. Сама не знаю зачем.

Наска

Чоа-хум, чоа-хум… Камни, камни, камни. Взять — бросить, взять — бросить. День и ночь, день и ночь, и еще один день под палящим Оком Великого Духа. Чоа-хум, чоа-хум… Слушай шамана, иди за шаманом. Бери камни, где скажет шаман, отбрасывай в сторону, снова бери. Если делать, как учит шаман, Великий Дух сменит гнев на милость и даст нам воду. Чоа-хум, чоа-хум… Но сколько же можно? Руки

стерты до крови, в глазах рябит от камней, а воды все нет. Наверно, шаман ошибся. Теперь тянет время, пытается нас отвлечь. Такое бывает, старые воины говорили. Когда вождем был Большой Пеликан, старый шаман точно так же водил все племя на Ритуал Камней. День и ночь, день и ночь, и еще один день по пустыне. Но вода не пришла, и Большой Пеликан убил шамана. Старые воины помнят то время, время смелых мужчин. Большой Пеликан повел их войной на людей Белой Обезьяны. Наши прогнали врагов и захватили источник. Но в этой войне погиб мой отец, потому что вождь слишком поздно принял решение. Очень трудно драться после того, как три дня разбрасывал камни! Почему новый вождь не слушает старших? Почему не убьет шамана, который ошибся? Чоа-хум, чоа-хум… Это песня войны, а не песня камней! Мы должны сражаться за воду, мы должны отомстить за погибших! А еще, говорят, у людей Белой Обезьяны много красивых женщин. Мы могли бы взять их себе! Чоа-хум, чоа-хум… Убить шамана, убить шамана. Идти на войну, отомстить за отца!

* * *

Чоа-хум, чоа-хум… Сегодня они поют совсем вяло. Вот-вот взбунтуются. «Ты будешь великим вождем, Малый Пеликан, — говорят они, — но ты еще молод и плохо знаешь жизнь. Нельзя доверять шаману, который не может договориться с Великим Духом». Но я не хочу повторять ошибку отца! Когда он убил старого шамана, вода была совсем рядом. Отец я его торопливые воины не довели Ритуал Камней до конца — но это сделали люди им из племени Двухголовой Змеи. Их воин, попавший к нам в плен, смеялся над нами, рассказывая об этом. Они отыскали Священный Путь, который расчистило от камней наше племя по указаниям старого шамана. Люди из племени Двухголовой Змеи продолжили Ритуал всего на четыре шага вперед — и тут же Великий Дух дал им воду. Зато у нас пересох источник, отбитый у племени Белой Обезьяны. Так покарал нас Великий Дух! Нужно снова умилостивить его, говорит наш новый шаман. Правда, этот шаман еще моложе меня… Вчера я спросил его, почему же Великий Дух не видит нашего знака уже третий день. А он мне начал рассказывать, будто Дух живет не на небе, а под землей. Как хорошо, что никто не услышал, кроме меня! А то бы его убили еще вчера. Даже детям известно, что Великий Дух наблюдает за нами с неба. Поэтому мы, как и наши предки, делаем из камней эти знаки: Священного Зверя, чтобы Дух узнал наше племя, и Священный Путь, чтобы Дух мог спуститься на землю и дать нам воду. Как бы он увидел нашу работу, если бы жил под землей? Очень, очень странные вещи говорит молодой шаман. Неужели бывалые воины правы? Даже Хромой Кондор, отдавший мне в жены младшую дочь, сегодня глядит на меня с упреком. Он тоже считает, что нужно убить шамана, а воду отнять у соседних племен. Чоа-хум, чоа-хум… Делать выбор, пора делать выбор. Так не хочется потерять уважение племени. Но не хочется повторять ошибку отца…

* * *

Чоа-хум, чоа-хум, чоа-хум… Влево, вправо и снова вправо. Грубый ритм этого напева всегда помогал мне настроиться. Но сегодня в их голосах слишком явно слышится ненависть, и от этого слишком сильно дрожит узловатый корень хинного дерева у меня в руках. У отца получалось гораздо лучше, он чувствовал влагу носом, без всякого корня. Но даже он никогда не мог точно сказать, в каком месте подземные воды подходят так близко к поверхности, чтобы можно было до них добраться. День за днем ходил по пустыне, указывая остальным, где разбрасывать камни. А твердую глину, что под камнями, уже не разроешь так просто — значит, надо двигаться дальше, надо снова вынюхивать этот коварный подземный ручей. И опять убеждать все племя, что Священный Путь, который они расчистили, еще слишком короток, и пока Великий Дух не увидел его с небес, все должны продолжать Ритуал. До чего же глупый предлог! Но иначе их не заставишь, ничего другого они не способны понять, кроме страха перед Великим Духом. Я пытался вчера намекнуть Малому Пеликану, что небо тут ни при чем, что вода у нас под ногами, нужно только найти, где она выходит наружу… Вождь в ответ посмотрел на меня, как на ту старуху, которую закидали камнями на прошлой стоянке, потому что ее укусил паук и она слишком громко кричала. То же самое ждет и меня. Все измучены жаждой, и в конце концов сорвут свою злость на мне. Так когда-то погиб и отец. Это слышно в их голосах… но я не должен об этом думать! Я найду ее! Нужно только расслабиться, отогнать все мысли, все страхи и асе мечты II почувствовать, куда отклоняется корень в моих руках. Чоа-хум, мои хум, чоа-хум… Да, вот так, и еще чуть влево. Слушать только себя, как учил отец.

* * *

Ой, милый, что это за звук? Ну при чем тут птица! Я вот про это говорю: «Чоа-хум! Чоа-хум!» Слышишь? Да я и сама знаю, что горелка. Я спрашиваю, почему она стала так громко? Может, там что-то сломалось? Погляди, какое пламя! Ты уверен, что эта тряпка не загорится? Не тряпка? А что? Ну ладно, если термоустойчивый… Ай! Предупреждать же надо! Я чуть ноготь не сломала от этой встряски! Ты уверен, что мы не пере… Уже летим?! Ой, мамочки! О-хо-хо, держи меня! Как быстро земля удаляется! А мы не пере… Ну все, все, молчу. Ого, смотри, мы уже выше холма! Обалдеть! Ты так здорово это придумал с воздушным шаром, милый! Извини, что я так много гнусила. Просто меня еще мама достает…

Нет, ты тут ни при чем, она со всеми такая. С тех пор, как мне стукнуло 15, она постоянно пишет мне эти сумасшедшие письма, которые всегда начинаются словами «Опять между нами встал мужчина». Вот и теперь то же самое. Вчера она сорок минут меня точила по телефону — мол, что за глупость он выдумал, свадебное путешествие на родину предков, да еще на воздушном шаре, да еще в такое место… И тут она, прикинь, начинает прямо из энциклопедии цитировать таким замогильным тоном: «Перу — одна из самых бедных… Наска — одно из самых засушливых…» Вот умора! Но я ведь ее не послушалась, видишь! Видишь, как я тебя люблю! Где?! Ага, вижу! Ух ты, какая огромная! Да ну, какой же это пеликан, это больше на крокодила похоже. А рядом, смотри — полоса какая-то, словно дорога. И вон там тоже… Дай скорее фотоаппарат! Я читала, что эти линии инопланетяне нарисовали. У них тут что-то вроде космодрома было. Почему нет доказательств? А всякие там эпосы, летописи — про огонь с неба, про… У других? А у этих что? Нет, не понимаю. Делают же раскопки, находят… Что, вообще никаких? Выходит, эти индейцы были такие темные, что даже писать не умели? Как же они додумались сделать такие огромные картинки из камней, которые только с неба видно? Я уж скорее в инопланетян поверю. А людям тут и жить невозможно: такая жара и… Кстати, передай мне воду. Ну где, в рюкзаке конечно! Как это нет? А ты почему не положил? Да, вынимала, ну и что? Ты же говорил, что сам соберешь рюкзак, пока я в душ схожу! Нет, это была другая бутылка, она уже кончилась, а вторую я поставила в холодильник. Ты не додумался туда заглянуть? Нет, не могла, потому что ты сказал, что сам все соберешь! Из-за МОЕЙ ошибки?! Да я только в одном ошиблась — когда согласилась полететь черт знает куда с таким идиотом! А ведь мама меня предупреждала, предупреждала!

Владимир Гугнин

Переход на зимнее время

Рассказ

Всем

1.

Подобной выходки от своего мужа Юля не ожидала. Она никак не могла предположить, что Санек в своем незавидном положении способен на такое свинство.

А завидовать, действительно, было нечему. Дожив до тридцати одного года, он так и не встал, как говорится, «на ноги»: материально не окреп, стабильного заработка не обрел, нужными связями не оброс, высшего образования не получил. Правда, не ожирел и не постарел, не разучился шутить и, что немаловажно, не перестал нравиться женщинам. Причем самого разного возраста, от восемнадцати до пятидесяти. Все эти особенности делали его жизнь наполненной и свободной, но всячески препятствовали серьезному трудоустройству. Ему, угловатому и рассеянному, ужиться среди собранных и деловых было очень непросто. Потому и скакал он с работы на работу, еле уворачиваясь от пинков и затягивающих уздечек хладнокровных работодателей. И, наконец, доскакался до того, что попал в тупик, замкнувший его со всех четырех сторон. И все бы ничего, ведь не бывает худа без добра, если бы не Санькина семья из двух лиц, которым требовалось ежедневное питание, периодическое обновление одежды и обуви, лекарства, игрушки, книжки и многое другое. А все, что семье требовалось, полностью зависело от наличия в кармане Саньки мерзких бумажек с цифрами и водяными знаками. Здоровенным клещом, высасывающим из человека все человеческое, виделась ему необходимость зарабатывать деньги.

Так уж получилось, что Санек в один прекрасный день совсем расхотел и разучился работать. Впрочем, все к этому и шло. Сначала ему перестали нравиться однообразные будни офисной работы, потом надоела разъездная работа, потом более-менее свободная деятельность творческого сотрудника, а потом ему вообще надоел всякий труд. Скучно стало ходить ему на работу. И ведь не лентяй он был! Просто ему ничего не нравилось, точнее сказать перестало нравиться. Но Санек верил, что попадись ему путевое занятие, он бы, наверно, всю душу и силу в него вложил. Однако в тридцать с копейками он с удовольствием лишь читал, рассуждал и бренчал на электрической гитаре.

Раз или два в неделю он выступал со своим неприкаянным ансамблем в клубе. Как правило, бесплатно. Санькину музыку ценили лишь несколько друзей, малолетний сын и, по настроению, жена. Невзирая на то, что Санька находился уже не в том возрасте, когда музыканты начинают путь к признанию и славе, он все еще чего-то ждал, на что-то надеялся. Эта трогательно-трепетная верность мечте вызывала у его друзей жалость и сочувствие. Поэтому никто из них не решался высказать трезвое мнение насчет музыкальной деятельности Санька.

Упражняться на гитаре он мог часами, изводя жену и тратя киловатты электроэнергии. Но когда минул пятый или шестой месяц Санькиной безработицы, голос гитары вдруг затих, и инструмент был отправлен на шкаф. Юля сразу поняла — Санька занялся делом. Она не ошиблась. Санька действительно занялся делом. С жаром и азартом.

Он приступил к своей новой работе в тусклый октябрьский денек, когда Юля уехала к родителям, а Гришка ушел резвиться в детский сад. За увлекательной и интересной работой Санек не заметил, как пролетели часы и на улице стемнело.

— Чем это ты тут занимаешься? — прервал его занятие Юлин голос. Санек повернул голову и растерянно улыбнулся.

Юля вернулась с двумя кошелками, набитыми продуктами, которые были куплены на деньги ее мамы. Когда она перешагнула порог, в нос ей ударил резкий запах ацетона. В квартире было темно. Юра сидел за письменным столом спиной к двери и чем-то там увлеченно занимался, слегка вздрагивая локтями, будто писал. Гришка, отпустив край Юлиного плаща, кинулся к отцу.

— Пап! Вот это да! Что это такое?!