Журнал «Приключения, Фантастика» 2 ' 95
Шрифт:
Очнулся Иван в зеленой травушке посреди колючего полуживого кустарника. Он не сразу понял, что произошло, долго озирался, вспоминал, пока не сообразил, что Авварон, подлец и негодяй, исполнил обещанное, а потом снова впихнул его в «черный пузырь». А вот сколько прошло времени, Иван не знал. Он сидел в траве и удрученно разглядывал свои разбитые в кровь, изодранные руки. Все лицо горело от боли, кости ломило, комбинезон был черен и грязен. Жуткий сон! Да, все это было жутким, кошмарным сном, этого не могло быть в действительности, не могло, и все тут! Сын-оборотень, осиновый кол, страшная избушка,
Горло сдавливало накатывающими судорогами, измятая грудь болела, пылала — она, как и лицо, было сплошной раной, одним большим синяком-нарывом. Иван провел рукой по коже, — прямо под разодранным воротом, от шеи, потом на грудь, крестика не было. Неужели он и впрямь отдал его сыну-оборотню?! Нет, скорее всего цепочка оборвалась и крестик потерялся, лежит где-нибудь как и кристалл этот. Сон! Тягостный, черный сон! Но он сам просил о встрече, никто ему не навязывал ее. Ах, Авварон, Авварон — темная душонка, одним словом, нечисть.
Иван попробовал приподняться — тело его слушалось, но болело немилосердно, до черных кругов в глазах, до неудержимого стона. Это ж надо, как его отделали! И кто? Сыночек родной! Родимый! Плоть от плоти, кровь от крови! Оборотень! Мерзавец! Предатель! Негодяй! Иван вдруг оборвал свои излияния… это кто еще предатель?! это кто негодяй?! Он сам их бросил и предал. И родился его сын не на Земле, а в треклятущем Пристанище, и рос в нем, по его черным и гнусным законам. Хорошо еще не стал чем-то похуже! и не сон это, а явь, чистая явь! Иван глухо, с надрывом застонал.
Но тут же вновь люто сдавило виски, бросило наземь, замутило, закрутило. И пробился прямо в мозг голос:
— Иван! Иван, что с вами?! Почему вы молчите? Я не могу долго поддерживать связь, канал скоро закроется! Иван!!!
— Да здесь я, — вяло ответил Иван. Он не знал, что делать. Авварон не простит ему обмана. Да и идти на обман Дело негожее, грех. Хотя какой это грех провести нечистую силу, не грех, а хитрость… военная доблесть. Эх-хе-хе, хитрость, это и есть грех. Да, он обещал отдать Кристалл, обещал, никуда не денешься. Но разве он называл точные сроки, когда отдаст?! Нет, не называл. Ну и нечего спешить. Все будет отдано, что положено. Потом!
Иван пошарил рукой — не Кристалл, а граненое стеклышко нащупали пальцы. Его надо отогреть, оживить, насытить теплом человеческим, и тогда это стеклышко станет Кристаллом. А-а, была не была!
— Сихан, я готов! — прошептал Иван. — Забирайте меня отсюда.
И снова как сквозь вату пробилось: «Я не вижу тебя, Ванюша, милый! Отзовись на зов дядюшки Авварона, не молчи!» Он пробился, он пересилил барьеры и преграды. Но в «черный пузырь» ему не войти. И слава Богу! Есть мир людей. Есть Пристанище. И есть Преисподняя. Три разных уровня, меж которыми миллионы ярусов и пространств, миллиарды миров-гирлянд и иных измерений, пронзаемых миллионами сфер-веретен. И каждому есть по воле Божьей свое место. Вот и сиди на этом своем месте! Прав был батюшка, прав, человек должен жить в людском мире, жить по-людски, и нечего во тьме искать света. Господи, обереги душу раба Твоего, ибо ставший Твоим рабом, отдавший Тебе себя, никогда и ничьим рабом уже не станет, а пребудет во всех мирах Твоих свободным и творящим. По Образу и Подобию!
— Забирайте меня — заорал Иван.
Обеими руками он прижимал к вискам ретранс и еще мертвый кристалл. Он был готов к перебросу. Но он не знал, кто окажется сильнее: Первозург Сихан Раджикрави, создатель Пристанища и управитель каналов, или черный кубик. Это выяснится позже — Сихан перебросит его из замкнутого мира планеты Навей, а там… нечего гадать, иначе будет поздно, иначе Авварон накроет их всех.
— Ну чего вы тянете?!
Ответа не последовало. Зато прямо над Иваном разверзлась вдруг огромная воронка черного, безумного, бешеного водоворота. И его потянуло туда, приподняло, стало засасывать. Боль в висках утихла. Он вообще перестал ощущать собственное тело… его вырвало из мира зеленых лужаек, колючих живых кустов, оборотней, зургов, шестикрылых драконов, леших, оборотней, вурдалаков и навей. Вырвало и швырнуло во тьму.
На какой-то миг Ивана вынесло прямо в Пространство, над сияющей и огромной Землей. Он завис в пустоте и холоде. Но его не убило, не разорвало собственным давлением, не сожгло, не превратило в кусок льда — он просто замер, удерживаемый двумя незримыми силами, борющимися не с ним, не с его телом, а друг с другом. И когда одна перемогла другую, пересилила — его рвануло вниз. Но он не упал на исполинский земной шар. Он не сгорел в атмосферных слоях.
Он просто очнулся посреди серой, обитой жестким синтоконом камеры, камеры без окон и дверей. Он видел свои руки
— они не были разбиты и разодраны. И комбинезон был цел.
Только немного болели бока, ныла скула. Но это были мелочи. Важным было иное: в камере стоял какой-то зудливый, неприятный шумок. Он просто вытягивал нервы из тела. Иван оторвал лицо от ладоней, от синтокона. И увидел двух типов в серых балахонах, серых сапогах и кругленьких шапочках на головах. Они стояли в углу, раздвинув руки, удерживая в них что-то похожее на тончайший невод. Внутри невода было сияние, зеленоватое, тусклое, неровное. И в этом сиянии бился в мучительнейших судорогах карлик Цай ван Дау.
Иван оцепенел. Но замешательство длилось недолго. Серые не успели даже голов повернуть к нему, как уже лежали на полу с вывернутыми руками. Осевший невод утянул за собой свечение. Цай вывалился из его тенет и рухнул замертво. Рядом с ним упал и сам Иван — последние силенки ушли на рывок, на усмирение незнакомцев.
Лишь через полминуты Иван сумел пошевелить языком и спросил у очнувшегося Цая:
— Кто это?!
— Дерьмо! — коротко ответил ван Дау.
— А это? — Иван кивнул в сторону невода.
— А-а, вот это знатная штуковина, — заулыбался горько и двусмысленно Цай, — ку-излучение не портит ни кожи, ни мяса, но ощущение такое, будто тебя поджаривают и снаружи и изнутри. А ежели эту мерзость пропускают сквозь позвоночник, Иван, лучше и на свет не рождаться!
— Ясно!
Иван понемногу приходил в себя после переброса. Силы возвращались не сразу, но возвращались. Он еще полежал немного, потом поднялся, подошел к серым. Те пребывали в полузабытьи, только стонали и чуть шевелили вывернутыми из ключиц руками.