Шрифт:
Дядя мышь. Максим Кабир
Высадились Тереховы в аэропорту имени Никоса Казандзакиса. Любознательный Ваня погуглил: Казадзакис был крупнейшим греческим писателем двадцатого века. Что такого выдающегося он сочинил, выяснить Ваня не успел. Лиска вырвала телефон, крича:
– Опять на голых баб пялишься?
– Мам! – призвал Ваня к справедливости. – Пап, скажите ей!
Но мам-пап не услышали, завороженные пейзажем. За окнами комфортабельного автобуса плавали в мареве холмы, а справа раскинулось долгожданное море, бескрайнее, цвета бутылочной зелени, темнеющее к
Окутанная кондиционерной прохладой, буйная пятнадцатилетняя Лиска успокоилась и вернула телефон. Она пыталась читать надписи на вывесках и билбордах: вроде буквы знакомые, но как произнести вслух? Младшие Тереховы хихикали, а старшие охали и ахали, восторгаясь красотами.
Через полчаса автобус въехал в городок с колоритными двух- и трехэтажными домами, уютными тавернами и пестрыми туристическими лавками. У супермаркета «Spar» свернул в узкие улочки, норовя зацепить зеркалами углы квадратных зданий, подолгу пропуская мотороллеры, автомобили и квадроциклы. Гид объявлял название отелей, пассажиры высаживались. Вскоре в салоне остались только Тереховы.
– «Таврос»! – сказал гид. Родители приуныли.
Отель в четыре этажа выглядел не то чтоб ветхо, но изрядно потасканно. И соседствовал он не с пляжем, не с променадом, а с пустырем, поросшим осокой, и с развалинами какого-то отнюдь не античного строения.
Ване стало жаль родителей, копивших весь год на отдых, и он изобразил энтузиазм:
– Как в кино!
Что за кино такое малобюджетное, он не уточнил.
Фойе «Тавроса» было самым обычным. Сверкающий керамогранит, хрустальная люстра, пальма в кадке. Колесики чемоданов прокатились по полу с лошадиным звуком. Папа заполнил бумаги, портье нацепил гостям пластиковые браслеты, выдал ключ, носильщик подхватил чемоданы. И – Welcome to Crete!
Лифт оказался музейными экспонатом со складчатыми, закрывающимися вручную дверцами и медными кнопками. Настолько тесным, что на четвертый этаж Тереховы транспортировались двумя партиями. И попали в царство сумрака. Тени облюбовали коридор и лестничные пролеты, елозили по грубой фактуре стен. Но из отворенного номера хлынул свет и радостный гомон. Гомонили за окнами, которые выходили на бассейн ярко-голубого цвета. Между зданиями в десяти минутах ходьбы зеленел кусочек Критского моря.
Родители повеселели, и Ване номер понравился. Приняв душ, Лиска заперлась в комнате, которая на ближайшую неделю принадлежала ей и младшему брату, и вышла переоблачившаяся. Ваня сменил трусы на плавки, и веселой гурьбой Тереховы двинули на обед.
Там-то они и столкнулись с Дядей Мышью.
Это Лиска придумала, поглощая спагетти. Она давала прозвища всем подряд, и прозвища прилипали намертво: теперь и родители называли ее классную руководительницу Чукчей, а учительницу географии Лягушкой-Путешественницей. «Дядя Мышь, – подумал Ваня, – надо же, прямо в яблочко!»
Он с первой встречи не понравился Ване, этот грек. На входе в столовую остановил Тереховых и принялся лопотать по-английски, тыча пальцем то в полотенца, которые они прихватили из номера, то в картинки на стенде. Картинки иллюстрировали правила поведения: не бегать, не приводить собак, курить в положенных местах, носить маски и так далее. Догадавшись, чего от них требуют, Тереховы бросили полотенца в бесплатной камере хранения, но грек, который, конечно, был менеджером, причем, судя по всему, старшим, все равно выглядел сердито. Достаточно резко осведомился,
– Фо зиро севен, – сказал папа, и Тереховых допустили к олл инклюзиву.
– Вылитая мышь, – шепнула Лиска. – Дядя Мышь.
Ваня рассмеялся. Иногда он обожал сестру. Иногда ненавидел.
Постояльцы набирали еду и рассаживались за сервированные столы. Официанты приносили напитки. Пиво – папе, маме – вино, Ване и Лиске – кока-колу. Официанты и менеджеры были одеты в светло-коричневую униформу, один лишь Дядя Мышь, выделяясь из их массы, носил накрахмаленную белую рубашку и натянутые до грудины черные штаны с такими острыми стрелками, что, казалось, о них можно порезаться. Ваня наблюдал за греком, глотая ледяную газировку.
На вид Дяде Мыше было лет шестьдесят, но двигался он плавно, как танцор, ни намека на пожилой возраст. Длинные тонкие конечности и непропорционально маленькое туловище, круглый животик и узкие плечи. Седой, лысоватый, острый нос изнутри упирается в плексигласовый экран защитной маски – карантин как-никак. Лицо за прозрачной перегородкой было очень подвижным, оно непрерывно морщилось и разглаживалось, словно мышцы и морщины жили своей суетливой жизнью. Дядя Мышь скользил по столовой, будто на коньках, отдавал указания подчиненным; если кто-то шел к прилавку с яствами без одноразовых перчаток, делал замечание. Крошечные серые глаза метались по курортникам. Наверное, он следил за тем, чтобы у всех были наполнены бокалы, чтобы за клиентами убирались места… Но Ване показалось, комичный человечек выискивает нарушителей.
И таким нарушителем стал сам Ваня. Он пошел к кофе-машине нацедить какао. Дядя Мышь налетел, как порыв ветра, вырос над съежившимся мальчиком и забубнил, указывая на аппарат. Ваня, получавший по английскому твердые четверки, расшифровал фразу «not good». Он решил, что самообслуживание не распространяется на напитки, нужно просить у официанта, а не вот так внаглую эксплуатировать имущество отеля. Тем более как он сразу не заметил, об этом предупреждали иллюстрации в углу! Ваня покраснел и сконфужено извинился, а Дядя Мышь блеснул булавочными глазами.
«Он меня запомнил», – рассеянно думал Ваня.
На выходе из столовой старший менеджер посмотрел на Тереховых как на личных врагов и разразился негромкой, но злой тирадой по-гречески. Родители ничего не заметили, а Лиска фыркнула: «Расслабься, дедуль!»
У бассейна поджаривались граждане Евросоюза. Загорали на шезлонгах, плескались в воде, перекидывались мячом. Татуированный бармен срезал ножом пенную шапку. Старшеклассники, судя по обрывкам реплик из Германии, проводили стройную Лиску присвистами и чмоканьем. Ваня, опешивший от такого количества иностранцев, поскользнулся и едва не упал на плитку. Немецкие подростки – белозубые и спортивные – разразились обидным хохотом.
Родители взяли пиво, пепельницы и устроились под деревянным навесом. Лиска, жеманничая, спустилась в бассейн. Ваня сел на прорезиненный край и свесил ноги в воду. Его смущало обилие людей, мысли возвращались к Дяде Мыше, а взор натыкался на таблички, развешенные тут и там. Предметы или изображенные действия, перечеркнутые красной линией. Нельзя, нельзя, нельзя!
– Окунись! – крикнула Лиска.
Немцы, те, что зубоскалили, синхронно с разбегу прыгнули в бассейн и обдали Ваню брызгами.