Журнал «Вокруг Света» №01 за 1970 год

Вокруг Света

Именно так, «в борьбе двух начал» — огромной воли и ощущения «сдачи тела» — протекает жизнь Чичестера. И самое замечательное то, что Чичестер каждый раз довершает свои масштабные замыслы.

На основе своего опыта Чичестер построил теорию волевого преодоления болезней организма. Как врач, я вначале подошел к ней скептически. Мне показалось, что Чичестер полагает возможным побеждать напряжением воли и органические болезни. Тут надо прямо сказать: таких чудес не бывает. Сколько бы мы ни напрягали свою волю, мы не можем победить воспаление легких, рак, болезни крови и т. п. Максимум, что может сделать больной, — сопротивляться упадку духа, поднять нервную регуляцию. Но разве

это так уж мало — способствовать устойчивости сердечно-сосудистой деятельности , перенесению операции?

Уместно здесь подробней остановиться на значении воспитания воли, волевой выдержки, значении силы духа в борьбе с подчас драматическими ситуациями. Когда эти механизмы мобилизуются, человек подавляет силой корковых «шорных» механизмов все «темные», «немые» (термин И. М. Сеченова и К. М. Быкова) тяжкие ощущения — слабость, тупые боли, неуверенность, страх и расстроенные функции органов (сердцебиение, ощущение нехватки воздуха и пр.). И как результат — победа над мнимыми болезнями, победа над самим собой.

Ведь вообще способность организма к самовосстановлению, к самообновлению поистине не знает пределов! Если организм не истощен до крайности, по сути, сам стресс, когда он доходит до предела, вызывает мобилизацию истраченных функций, приводит к самовосстановлению. Мне об этом не раз красочно рассказывал, объясняя свою теорию регенерации мертвой роговицы, наш знаменитый офтальмолог В. П. Филатов. С ним и самим случались весьма поучительные истории. На Кавказе он поднялся на высокую гору и вдруг — слабость, отказали ноги, холодный пот; в общем коллапс... Но именно в высшей точке этого коллапса пришло избавление: лицо покраснело, сердце стало биться сильно, мышцы обрели силу, и все прошло...

Уже давно многие ставят вопрос о возможности возникновения и устранения болевых ощущений под влиянием психического настроя. Сама возможность такого управления болью подмечена не только врачами, но и житейским наблюдением. На это, к примеру, указывает знаменитый философ И. Кант в своем трактате, озаглавленном: «О способности мужественного духа при помощи сублимации владеть своими болезненными ощущениями».

И. Кант, как известно, имел астеническую конституцию и отличался слабым здоровьем (к тому же у него была деформирована грудная клетка). Он часто жаловался на болезненные ощущения — отсюда его ипохондрия в детские и юношеские годы. Но в дальнейшем он огромным усилием воли научился не обращать внимания на болезненные ощущения («als ob mich gar nichts anginge» — «как будто со мной ничего не происходило») и смог переключиться на ту огромную умственную работу, которую он осуществлял.

«Никто не сомневается, — пишет он в своем трактате, — в том, что имеются воображаемые болезни и что некоторые люди больны не чем иным, как воображаемыми болезнями. Ничего нет более возможного и наилучшего, чем заставить себя вообразить, что ты здоров».

Кант усилием воли приучая себя не обращать внимания на жестокую боль при подагрических приступах, беспокоивших его до конца дней. Таким же приемом, что и Кант, пользовался и знаменитый математик Блез Паскаль, который для уничтожения мучительной зубной боли принимался тут же за решение труднейшей математической задачи. Очень хорошо подчеркнута роль подобных волевых импульсов в подавлении ощущений боли украинским писателем Ю. Яновским в книге «Всадники». Вот в кратком изложении эпизод из этой книги. Германские оккупанты и гетманцы арестовывают большевика-почтальона, знающего, где спрятано оружие для подготавливающегося восстания. И во время пыток ценою страшного напряжения воли он вырывает из памяти все, что знает.

«...Письмоносец же сидел безучастный

и усилием воли изгонял понемногу из памяти те сведения, которых добивался от него капитан. Он забыл, что является членом подпольного комитета большевиков, что был на совещании, на котором назначили восстание на сегодняшнюю ночь. Он забыл место, куда закопал винтовку и пулемет, и это труднее всего было забыть и отодвинуть в такой укромный уголок памяти, чтобы никакая физическая боль не забралась сюда. Эта мысль об оружии покоилась бы там, как воспоминание далекого детства, озаряла бы и согревала его одинокую смерть и предсмертную последнюю боль».

На этом же принципе построено обезболивание родов или хирургической операции под гипнозом.

Чтобы читателю было понятно, какую огромную, решающую роль играет описанный механизм в функциональной мобилизации запасной энергии организма, приведем более простой пример.

Вот профессор, оратор, ученый должен выступить перед большой аудиторией. Он идет к кафедре и... не знает даже, что и как он скажет. Но вот он начал речь. На него смотрят сотни глаз, он ощущает аудиторию, жадно ловящую каждое его слово. Этого заряда достаточно. Привычные рефлексы вступают в силу. Речь полилась, мысли, научные данные складываются в порядок, в систему. О такой ситуации хорошо сказал Стендаль: «Без положительного заряда эмоций у меня нет мыслей».

Заканчивая, я хотел бы сказать следующее.

Очерк Чичестера произвел на меня сильное впечатление. Он раскрывает удивительные механизмы человеческого мужества, заставляет нас еще раз преклониться перед духовным богатством и величием духа такого человека, как Чичестер (о котором можно сказать, что он человек со слабым телом и — не будем скрывать — с неустойчивой и слабой нервной системой), восхититься упорством его борьбы за здоровье — духовное, психическое и физическое!

Комментарий академика АМН СССР профессора И. А. Кассирского

Сколько стоит суп?

Когда в Бангкоке подрядчики собираются на аукцион и вежливо, недобро улыбаясь, поднимают бат за батом цену на право владения маленькими островками у южного побережья Таиланда, сами островки пусты. Сезон еще не начался.

Серые и рыжие скалы, изъеденные пещерами и трещинами, обрываются круто в океан, редкие деревья и кусты, раскорячив ветви, балансируют над пропастями и прижимаются к тонким струям источников. Хижины, три-четыре на каждом острове, за полгода межсезонья почти разваливаются. Муссонные ливни ворошат крыши из пальмовых листьев и напитывают влагой столбы, помогая термитам подтачивать их. И только тучи каменных стрижей проносятся над волнами, разыскивая насекомых и всплывающие комочки водорослей.

Сезон начинается в марте.

Моторный баркас осторожно подбирается к предательскому берегу, прижимается к полусгнившим сходням. Спрыгнув на настил, сухие, жилистые люди сгружают мешки с рисом, бухты канатов, крючья... Потом, когда баркас уходит, увозя подрядчика к соседнему островку, они неспешно идут к часовенке, примостившейся у самого большого и крепкого дома на острове — у склада, и долго сидят на корточках перед статуэткой Будды, шепча молитвы.

На следующий день люди идут к пещерам. Каждый уголок, каждая трещина, каждый камень им хорошо известны. В каждой пещере погиб или иска лечился кто-то из товарищей. Стрижи тоже узнают людей: они чиркают крыльями у самых глаз, кружатся, словно рассерженные осы.