Журнал «Вокруг Света» №01 за 1980 год
Шрифт:
Спустя два часа, когда палатка уже стояла посреди поляны, а в котелке бугрилась, закипая, вода, Витович вернулся с обхода и, блестя глазами, спрятал бинокль в футляр.
— Токуют!
На следующий день, в полдень, когда тетеревиный ток опустел, поставил Витович с лаборантом еще одну палатку. Палатка была маленькая, на алюминиевом каркасе. В ней можно было только сидеть, и четыре стороны света заглядывали в ее четыре крошечных оконца. Здесь, на южном склоне горы Большая Хатипара, среди бурых кочек прошлогодней травы Олег Анатольевич и провел двадцать суток, выходя из палатки только по ночам или в периоды дневного затишья.
Еще в предутренних сумерках на ощупь проверял он фотоаппарат, открывал дневник, заводил часы, посматривая на светящийся циферблат, и, устроившись поудобнее на ватнике или спальном мешке, начинал терпеливо подстерегать события, испытывая почти охотничий азарт.
Просыпаются тетерева, кормятся, начинают токовать, улетают — каждый раз быстрый взгляд на часы и короткая точная запись в дневнике наблюдений. А увидит Витович что-то новое в поведении тетеревов, когда набирающий силу день пробьет пласты тумана и погонит их вниз, — осторожно глянет в окошко палатки повитый веточками брусники или можжевельника объектив и с тихим щелканьем впустит в себя распахнутое взлетом тело тетерева, которое теперь навечно останется темным силуэтом на глянцевом поле фотопленки. Потом, уже внизу, в заповеднике, при красном свете фонаря снова «воскреснут» этот полет и эти горы. Бели же недостанет остроты глаза, поднимет Витович тяжелый цейсовский бинокль, и расстояние покорно свернется, сложится, выпукло придвинув предмет к самой палатке. И так весь долгий, поднятый к самому небу день будут сменять друг друга, повинуясь человеческим рукам, фотоаппарат, бинокль, блокнот и снова бинокль, чтобы исчез еще один прочерк в биографии тетерева.
Весна тут только началась. В полукилометре от палатки, внизу шумела по дну ущелья Большая Хатипара. Местами она текла под мощными мостами из снега, местами вырывалась на волю, захлестывая, забрасывая пеной каменные глыбы, на которых жались друг к другу кривые низкорослые березы да пластался, свешивая темные ветки над ревущей водой, можжевельник.
Прямо напротив палатки лежал через ущелье северный склон: скалистый, мрачный, сплошь забитый снегом — там еще царила зима. Каждый день после полудня с него сходили снежные лавины, и Витович зачарованно следил, как сначала беззвучно скользит снег по узким желобам, а потом с грохотом рушится вниз с отвесных скал.
Великая тишина стояла вокруг. Только шумела день и ночь река, но постепенно этот звук выключался из сознания.
Изредка прогрохочет лавина, крикнет, пролетая, альпийская галка или наверху, в скалах, свистнет тревожно улар. И опять тишина. Солнце на этих высотах было редким гостем. Неделями ползли, цепляясь за вершины, свинцовые тучи, накрывая землю то дождем, то снегом, то, сминая первые цветы, ледяными залпами града. А то тяжело накатывали с моря громкие грозы. Сотрясая горы, раскатывался гром, и ущелье, словно давясь этим небесным криком, не в силах его вместить, выталкивало эхо обратно. В такие минуты становилось по-настоящему страшно.
Вот в этих-то неприютных местах по соседству с небом и совершалось великое таинство продления скрытного и немногочисленного тетеревиного рода.
... Едва только слабый росток света шевельнется на востоке и отделит пробуждающееся небо от спящей земли, на току, где ночуют тетерева, начинается своя жизнь. Здесь, как в феодальном государстве, есть избранные, «первое сословие» — взрослые, в расцвете сил петухи-трехлетки. Их удельные владения в самом центре токовища, где высокая кочка или ровная площадка.
Тетерева рангом ниже — двухлетки в темных, с серым крапом нарядах, — как непокорные вассалы, окружают их, охраняя свои наделы как от «первого сословия», так и от «третьего» — самых молодых токовиков, встречающих свою первую весну. У последних мундир серого пера и самые дальние участки на краю токовища.
Но избранником станет лишь «жених», чье владение в центре токовища, и потому нет-нет, да и поднимет годовик знамя мятежа и вторгнется на землю более «знатного» соседа. Только недолго владеть ему участком, праздновать победу. Подоспеет хозяин в черных доспехах, грозно надвинется, ударит крылом и погонит прочь. И снова начнет годовик поход вдоль чужих границ, ожидая своего часа или счастливого случая.
Но и тут бывают исключения.
Долго шла тяжба за часть надела между черным хозяином и незваным серым гостем. Много раз серый без боя бежал за пределы владений черного, но снова и снова возвращался и однажды принял бой. Хозяин теснил грудью, бил клювом, яростно поднимал перья, становясь больше, страшнее, непобедимее, но одолеть серого так и не сумел. Отвоевал пришелец большую кочку с несколькими метрами земли вокруг и, основав тут свое «удельное княжество», уже как равный начал ток.
На призывный всплеск тетеревиных крыльев снизу, из-за рассветного леса, поднимаются тетерки. Далеко вокруг огласив ущелье своим протяжным «ке-ке-ки-ии», выйдут они к токовищу, и с новой силой грянет тогда ток! А когда солнечные лучи малиновым огнем запалят склон, конец току.
Часа полтора покормятся тут же тетерева и тетерки и расстанутся. Тетерева полетят за хребет на северные склоны, где в зарослях рододендрона и березового густого криволесья готово им убежище и защита, а их подруги, поднявшись на крыло, направятся снова в лес.
Перед заходом солнца первыми возвращаются на токовище тетерева. Несколько минут они сидят неподвижно, как бы решая, все ли благополучно перевалили хребет и сели на ток. Потом вдруг заспешат, «потекут» вверх по склону, один за другим останавливаясь и занимая свои участки. И опять трапеза часа полтора, когда снижается бдительность и один сосед безнаказанно вторгается во владения другого.
А когда ущелье накроет тень и только на противоположном склоне еще не погаснут, не остынут закатные сполохи, снова выйдут из леса тетерки, но теперь уже осторожно, молча поднимутся к токовищу, и до самых сумерек будет длиться весенний праздник.
Лишь подступившая ночь умерит, утишит тетеревов, темными пятнами рассадит на ночь по токовищу, а их подруг вернет в лес до следующего утра.
День за днем наблюдал Витович за тетеревами в крошечные оконца своей палатки, и все гуще, все плотнее заполнялись страницы дневника...
«В пасмурную, а тем более дождливую погоду ритм нарушается. Утренний ток продолжается не до восхода, а дольше. Кормежка тоже затягивается. Дневной отдых не имеет четких временных границ. В одно и то же время одни кормятся, другие отдыхают, третьи совершают токовые взлеты.