Журнал «Вокруг Света» №01 за 1980 год
Шрифт:
Темные улицы Хюэ по вечерам украшают тоненькие пунктиры едва заметных огоньков, тлеющих в плошках и масляных лампах уличных торговок чаем, сладостями, фруктами, сушеной рыбой и табаком. Расплывчатые тени встречных велосипедистов скользили мимо. Причудливые очертания декоративных урн, стоявших на набережной, мелькнули на фоне светящейся серебром реки. Удивительно, как мог Ву Нгот ориентироваться в этой темноте? Да и выявлять неграмотных среди людей, исчезающих на весь день и появляющихся на берегу или на рынке только вечером, тоже, видимо, нелегко.
— Знаете, —
— А как вы определяете, грамотный человек или нет?
— Устраиваем экзамен. В течение пятнадцати минут нужно написать и прочитать шестьдесят слов, и в течение пяти минут написать цифрами от единицы до ста и уметь считать десятками... Пока, мы полагаем, достаточно, чтобы человек мог знакомиться самостоятельно с несложными текстами постановлений народного комитета, статьями в газетах, мог прочесть в избирательном бюллетене имя кандидата в депутаты...
За рынком, где все, казалось, пропахло рыбой и соусом «ныок-мам», мы свернули в сторону реки. На пристани, залитой бетоном, полыхали временно снятые со столбов на улицах огромные люминесцентные лампы. Десятки людей в старой одежде, хмурые и сосредоточенные, сидели на принесенных с рынка прилавках. Учитель, указку которому заменяла раздвижная антенна от транзисторного приемника, прислонял ее к букве, нарисованной на куске картона, и громко выговаривал ее звучание. С прилавков хрипло поднималось разноголосое и разнобойное эхо. И хотя тут скопилось сотни три-четыре учеников и зрителей, когда говорил учитель, все смолкало, лишь слышалось потрескивание и гуд люминесцентных трубок.
Потом мы снова ехали на велосипедах по берегу, все дальше вниз по течению, пока не кончилась набережная и асфальт уступил место топкому илу, среди которого вилась дорожка из старого гофрированного железа. Мы подъехали к сходням, уходившим далеко в реку. Несколько крупных джонок, сотни две сампанов и лодок рядами приткнулись к этой пристани. На площадке, прикрытой бамбуковым навесом, видимо дебаркадере, я вновь увидел уже знакомую картину. Сотни полторы людей, кто сидя, кто стоя, старательно повторяли вслед за человеком в трикотажной тенниске, у которой правый пустой рукав трепетал на ветерке, словно крылышко, целые фразы.
Отбили по куску рельса перемену. Она длилась ровно десять минут. Вот что я услышал за это время:
— Меня зовут Нгуен Кем Нгон, мне двенадцать лет... Отец возит пассажиров на долбленке через реку. Он болеет сейчас, я за него. Есть еще сестра. Ей двадцать. Она тоже ходит сюда... Почему раньше не ходил в школу? А вы их видели на воде?
— А вы сами-то кто будете? А... А мне сорок шесть лет. Теперь я могу уже твердо считать и писать цифры. Зовут? Чан Тиву... Собираю дрова в лесу, отсюда километров тридцать вверх по течению... Везу на рынок. Вот и все... Восемь детей, да, восемь. Жена болеет. А врача вы не привезли? Учитель Тюнг говорит, что нам во всем помогает Россия. Бедны еще мы. Но, знаете, можем учиться. Вчера мы научились писать имя Ленин. Учитель Тюнг говорит, что с этого начинается независимость и свобода...
— Я вдова, мне сорок три года. Меня зовут Нгуен Тхи Бонг. У меня пятеро детишек. Торгую чаем на тротуаре. Трудно учиться, очень устаю к вечеру. Но учитель Тюнг говорит, что потом я смогу читать газеты...
— Меня зовут Данг Тхи Кео, я бродячая торговка жгучим перцем и лимонами-тянь возле рынка Донг Ба. Мне двадцать два. А это мой сынок Данг Хыу Бэ, два годика. Вот выучусь и смогу получить хорошую работу. Учитель Тюнг говорит, что только грамотные бедняки могут управлять государством.
Спящий у нее на руках малыш толкнул меня ножкой. Она улыбнулась.
— Ну что, отличница, — сказал подошедший Чан Зуй Тюнг, — сегодня он у тебя спит, не перебивает меня?
Раскачивая узкие мостки, подъехал на мотороллере еще один преподаватель — арифметики.
«Скажите нам что-нибудь по-русски!»
— Из-за нехватки преподавателей, — говорил мне руководитель кафедры иностранных языков педагогического института Чыонг Куанг Дэ, — мы готовим пока только учителей английского и французского языков. Но уже со следующего года будем преподавать и русский... Ваш язык учат сейчас факультативно, кто пожелает. Хотите побывать в аудитории? Это доставит студентам большое удовольствие. Вы будете первым русским, с которым они смогут поговорить...
Признаюсь, я разволновался. Быть первым журналистом, приехавшим к месту события, первым взять интервью, — все это в ремесле газетчика нормальное явление. Но быть первым русским перед будущими вьетнамскими преподавателями русского языка, запомниться им в качестве первого примера, представлять всех носителей русского языка, согласитесь, дело более чем ответственное. Обо всем этом я успел подумать, пока мы шли с профессором Дэ по длинным балконам-террасам, пока на четвертом этаже не вошли в небольшую квадратную аудиторию.
Должен сказать, что я всегда восхищаюсь вьетнамцами, которые выучили наш весьма трудный для них язык. Как правило, неплохо говорят по-русски люди, учившиеся в СССР, или выпускники Ханойского педагогического института иностранных языков.
Потом начались вопросы и ответы, я старался говорить внятно, помедленнее и, помню, почему-то очень боялся, что они попросят меня прочитать какое-нибудь стихотворение. Но в целом моя миссия от имени и лица русского языка сошла, кажется, благополучно, прежде всего для меня.