Журнал «Вокруг Света» №01 за 1985 год
Шрифт:
Мы возвращаемся с Курушиным к тому месту, откуда начали восхождение на гору. Сергей Михайлович выкатывает свой мотоцикл на дорогу с асфальтовым покрытием. Асфальт был проложен еще в «дозаповеднические» времена и уже наполовину зарос мхом, потрескался, пропуская сквозь себя травинки; края у него неровные, как бы подточенные, разрушенные травой и кустарником, наступающим с двух сторон на ленточку дороги.
Несколько минут езды — и возникает ощущение равнины, вдоль дороги встают низкорослые осинники и березнячки, по обочинам синеют россыпи цикория.
— Собственно, в этом тоже своеобразие нашей природы,— говорил мне на следующий день заместитель директора Жигулевского заповедника Константин Андреевич Кудинов.— Здесь редкое сочетание самых
Место, где расположилась центральная усадьба заповедника, полностью отвечало его названию. Это действительно огромная поляна, как бы вытекающая из ущелья расширяющимся к Волге клином. На ее просторах разбросаны пышные кроны лип и дубов.
— Мы с вами на границе лесостепной зоны и степной,— пояснял Константин Андреевич.— А если взять склоны оврагов северной части Жигулей, то там мы имеем растительность таежную, а в некоторых местах вообще тундровую. В южной же части Жигулей тоже растительность лесостепной и степной зоны...
Так постепенно от встречи к встрече для меня складывалась определенная картина здешних мест...
Жигули образовались давно. Два с половиной миллиона лет здесь не прерывалась ниточка жизни, благодаря чему сохранились элементы растительности, свойственные еще доледниковому периоду. Сохранилась флора, поселившаяся здесь в периоды холодного климата. Вот коротенькая справка: в заповеднике насчитывается более 800 видов только высших сосудистых растений, это не считая мхов, лишайников и грибов. Среди них 25 эндемичных видов, 30 реликтовых. В академической сводке региона упоминается 33 вида редких растений. Обитает здесь 50 видов млекопитающих, 155 видов птиц. Здесь живут лоси, волки, лисицы, зайцы, куницы, барсуки, кабаны. Недавно даже рысь появилась. Но все-таки основной профиль — ботанический. Есть растения, которые, кроме Жигулей, нигде больше в мире не встречаются: солнцесвет жигулевский, качим жигулевский, молочай жигулевский. Шесть видов растений списаны с Жигулей, то есть здесь место их произрастания.
— Естественно, что мы очень заинтересованы в сохранении природы Самарской Луки...
— И соответственно в создании здесь национального парка? — спросил я у Кудинова.
— Да, разумеется,— оживился он,— хотя в этой связи перед нами и встают различные проблемы. Суть их вот в чем: национальный парк еще только будет создаваться, а неорганизованная, так сказать, рекреация уже существует, уже функционирует, и с размахом немалым. Сейчас практически все удобные для отдыха места — заливы, пляжи, поляны — заняты, да и мест для знакомства с природой в нетронутом виде почти не осталось. И вот вопрос: если не трогать всех этих пансионатов, домов отдыха, турбаз и всевозможных дач, то где же тогда размещать хозяйство национального парка? И, как это ни печально, на одном из этапов обсуждения проекта возникла идея: создать национальный парк, ядром которого будет заповедник. Авторы ее исходили из того, что в составе парка должны быть заповедные зоны. Разумеется, такие зоны необходимы, там должна вестись работа по восстановлению природы. Но ведь это совершенно не значит, что заповедник со своими задачами, значительно отличающимися от задач национального парка, можно влить в состав парка. Поэтому сейчас и секция охраняемых территорий Куйбышевского отделения ВООП, и Куйбышевский облисполком предлагают создать национальный парк на Самарской Луке, за исключением территории заповедника...
— Сергей, да хватит тебе! Иди поешь,— кричит Курушин ботанику Саксонову.— Успеешь. Дорога длинная.
Мы уже разместились на траве возле дороги, а Сергей все ползает по краю поляны возле какого-то растения. Наш сегодняшний маршрут пройдет через центральную часть Самарской Луки, по лесным оврагам и дорогам, вдоль южной и восточной границ заповедника.
Сергей Михайлович ловко застругивает рогатульки из веток, которые заменят нам вилки, и поглядывает в сторону Саксонова.
— Он у нас молодец. Наш Паганель. Как он мне надоедал, когда в школе учился. Сколько раз выводил его из заповедника. И что интересно, кто грибы тащит, кто — ягоды, а Сергей всегда с травой какой-нибудь идет. Увлеченный человек.
В этом я и сам уже мог убедиться. Два дня назад на Бахиловой горе Саксонов подвел меня к двум валунам и торжествующе показал на какую-то растительность.
— Вы только взгляните,— сказал он.— Какая роскошь, а?!
— Да,— ответил я, больше удивленный энтузиазмом спутника, нежели увиденным. Валуны были покрыты низкорослыми желтовато-зелеными травинками, мхом, лишайником.
— Такого вы больше нигде здесь не увидите. Перед нами — флора каменистых степей. Вот наш эндемик, тимьян жигулевский, а вот качим жигулевский, описан А. Красновой... Классическое место произрастания — Бахилова гора в Жигулях, то самое место, где мы с вами стоим.
Волнение Саксонова начало передаваться мне, и я сказал:
— А я бы наступил и даже не заметил.
— Да, у нас нужна крайняя осторожность. Повредить можно и не наступая, просто своим присутствием.
— Ну уж это какая-то мистика.
— Ничего не мистика,— терпеливо объясняет Саксонов.— Вы посмотрите, что растет у нас вдоль тропинок и что в метре от тропинок. Замечаете разницу? Вот, скажем, сейчас вдоль дорог в заповеднике цветет цикорий, а на полянах он редкость. Почему? Да потому, что, видимо, его занесли сюда люди на подошвах обуви. Ведь у нас уникальны не только виды растений, но и их сочетания. Горные условия, а отсюда и многообразие климатических и почвенных условий. Если мы будем стоять на вершине, скажем, Стрельной горы, вокруг будет степная растительность, немного спустимся по склону — пойдут северные сосновые леса, а еще ниже — условия, характерные для западноевропейской растительности. То есть на каких-то пятистах метрах склона разместились три климатические зоны.
...Ну ладно, думал я, наблюдая, как Саксонов выкапывает корни растения, в Жигулях действительно уникальная растительность, но здесь-то, на равнинном плато, куда мы добрались на мотоцикле Курушина, здесь-то, наверное, самая обычная... Пейзаж, во всяком случае, самый обычный — разбитая грунтовая дорога, телеграфные столбы, копешки сена на выкошенных полянах, смешанный лес.
— Сергей,— спросил я подошедшего Саксонова,— неужели то, что ты здесь собираешь, не растет в заповеднике?
— Растет, конечно, но нам нужно брать образцы и отсюда, чтобы представлять себе расселение растений на Самарской Луке.
Наконец мы тронулись. Я устроился на заднем сиденье мотоцикла, за спиной у Курушина, чтобы обзор был лучше. Поначалу лес вдоль дороги тянулся привычный — осины, березы, дубы, небольшие полянки. Курушин хоть и сидел за рулем, но при этом вперед, как мне казалось, смотрел мельком, попутно, главным же образом он глядел по сторонам, время от времени вытягивая шею и даже привставая на ходу. Невольно я стал следить за его взглядом. Увидев на ветках нависших над дорогой два клока сена, Курушин утвердительно кивает головой, видимо, так и надо, кто-то вывозил сено, и Сергей Михайлович уже вычислил кто именно. Но через несколько минут он слегка притормаживает мотоцикл и едет, привстав с сиденья и разглядывая обочину дороги слева, явно недовольно и озабоченно.
— Что там?
— Да стадо опять не там прогнали! Сколько раз я предупреждал. Мы разрешаем перегонять скот только по дороге.
Оказалось, что дорога под взглядом лесничего, как магнитофонная запись, рассказывает ему все — сломанная ветка, разлитая темная смолянистая жидкость на дороге, примятая трава на обочине.
Саксонов же в отличие от Курушина сидел в коляске мотоцикла с абсолютно отрешенным видом, прижав рукой ворот кожаной куртки к шее и сощурив от встречного потока воздуха глаза. Но при каждой остановке, выбравшись из коляски, Сергей устремлялся к растению, открывая на ходу перочинный ножик. Через несколько остановок пресс-папка у Саксонова уже заметно разбухла.