Журнал «Вокруг Света» №02 за 1991 год
Шрифт:
Саразин задумался.
— Вынесем вопрос на Большой Совет, — наконец изрек он.
— Если я бессилен, то чем поможет Большой Совет?
— Республика может купить Коломбо. У каждого человека есть цена.
— Предпринималось и такое. Коломбо выгнал моего человека. Этого и следовало
— Ну, тогда я сдаюсь. Больше мне нечего предложить.
— Мне, к сожалению, тоже. Однако мы должны найти выход и растоптать этого авантюриста. Подумай над этим. А пока... — дож приложил палец к губам. — Никому ни слова!
Глава 6. Ла Хитанилья
Театр, основанный Анджело Рудзанте в Сала дель Ковальо, процветал. Растущая популярность постепенно привела к тому, что чернь, поначалу заполнявшая театр, все более уступала место аристократии, и скоро уже днем на скамьях восседал цвет общества Венеции.
Верным поклонником театра стал и дон Рамон де Агидар, граф Арияс, посол Кастилии и Арагона в Венецианской республике. Пренебрегая мнением окружающих, гордый кастилец, презиравший всех, кроме испанцев, в отличие от Саразина ходил в театр открыто, не делал секрета из того, что Ла Хитанилья все более притягивала его к себе. После завершения ее выступления он обычно уходил, и кое-кто стал поговаривать, что дона Рамона влекла в театр возможность услышать родные испанские песни, но не сама певица. По правде говоря, у дона Рамона не было музыкального слуха, в красоте же он разбирался и мог представить себе, какое блаженство сулят жаркие очи Ла Хитанильи.
Пользуясь своим положением, он добился у Рудзанте права видеться с певицей между выступлениями, но был принят сдержанно и холодно.
Неправильно истолковав скованность Ла Хитанильи, дон Рамон воскликнул: «Дитя, забудьте о переполняющем вас почтении ко мне».
— А почему оно должно переполнять меня? — сухо спросила певица. — Вы — известный идальго, я это понимаю. Но вы же не Бог, а я чту только его.
Певица оставалась неприступной, чем в немалой степени раздражала тщеславие графа, привыкшего к легким победам.
Однако ей приходилось снова и снова принимать дона Рамона в своей гримерной, поскольку Рудзанте прямо заявил ей, что испанский посол — слишком важная персона, чтобы отказать ему в такой малости.
Но ничто не могло растопить сердце красавицы.
Дон Рамон начал выказывать нетерпение. Можно, конечно, прикидываться скромницей, но до каких же пор? Вот и тем утром, когда ему доложили, что женщина, назвавшаяся Ла Хитанилья, умоляет его высочество принять ее, он размышлял, как положить конец этому затянувшемуся сопротивлению.
Еще раз взглянув на себя в зеркало и оставшись довольным увиденным, он поспешил к неожиданной гостье. Она ждала его в длинной комнате, балкон которой выходил на Большой Канал. Она метнулась ему навстречу, от былой скромности не осталось и следа.
— Ваше высочество, вы так добры, согласившись принять меня...
— Добр? — он вроде бы обиделся. — Обожаемая Беатрис, разве я когда-либо вел себя иначе по отношению к вам?
— Это-то и придает мне смелости.
— Так проявите ее. Почему бы вам не снять плащ?
Продолжение следует
Перевод В. Вебера