Журнал «Вокруг Света» №03 за 1960 год
Шрифт:
— Тысяча и одна ночь... — проговорил Федоров. — Почему же на эхолотах прекратились показания?
Соколов и Потайчук хмуро пожали плечами.
— Поднимаемся!
Уже когда мы были неподалеку от поверхности, на ленте нижнего эхолота снова обозначились сельдяные стаи. Они шли на той же глубине — 35 метров, где мы тщетно пытались увидеть рыбу. И еще раз лодка погрузилась на глубину. Та же история... Никакой сельди не было. Виднелись лишь таинственные черные точки и прозрачнокрылые рачки.
— Да это же колянус! — воскликнул вдруг Соколов. — Вот он, виновник всех наших бед! Что вы улыбаетесь?
Потайчук весело поглядел на
— В тот момент, когда Исаак Ньютон открыл закон всемирного тяготения, он схватился за сердце и почувствовал себя дурно.
— Чудак! Дай сюда бумагу! Смотри!.. — Соколов прочертил на листке поверхность моря и ниже провел другую линию. — Это глубина тридцать пять метров. Здесь эхолоты «пишут» сельдь. А на какой глубине температурный скачок?
— Тоже на тридцати пяти, — проговорил Сергей.
— А тебе ли не знать, что скорость распространения звука зависит не только от солености, но и от температуры? — продолжал Соколов. — Значит, там, где теплая вода соприкасается с холодной, сигналы встречают препятствие в виде этого температурного барьера и отскакивают от него, как шарик пинг-понга от ракетки.
— А колянус?
— Колянус развивается в зоне скачка так же быстро, как у полярного фронта Ян-Майена. Он-то и усиливает во много раз отражение импульсов. Эхо от температурного скачка и этих рачков возвращается обратно к эхолоту и «пишет» на ленте вовсе не существующую сельдь.
— А ведь ты прав,— согласились с Соколовым Потайчук и Федоров.
Теперь стало действительно ясно, почему в теплые месяцы, когда обильно развивается планктон и особенно ярко выражается температурный скачок, эхолоты вводят в заблуждение рыбаков. С наступлением осени температура воды в разных слоях становится более ровной, планктон рассеивается, и тогда эхолоты точно находят сельдь.
Но что же слышал гидроакустик Альберт Дегтярев в тот день, когда в сети судна попало двадцать восемь селедок? На этот вопрос пока нельзя дать ответа. Надо полагать, он слышал сельдь, плавающую очень далеко. А возможно, какая-то другая глубинная рыба издавала такие же вибрирующие звуки. В недалеком будущем ученые раскроют и эту загадку...
Описав по Атлантике широкий круг, лодка пересекла, наконец, линию Нордкапа — условную границу между Норвежским и Баренцевым морями. Узнав об этом от штурмана, Сергей Потайчук поднялся на мостик и, сняв шапку, громко крикнул:
До свидания, Атлантика!
Чувствовалось, что все устали. Приелись консервы, меньше стало шуток и песен. Все чаще кто-нибудь ронял сокровенное: — Скорей бы домой...
Лодка повернула на восток. Так же бойко барабанил дизель, выплевывая перегоревший соляр, широким шлейфом волочился за кормой пенный след, и так же задумчиво, глубоко дышало море.
Нашему хлопотливому радисту Марселю Гарипову удалось настроиться на волну московской радиостанции. До этого мы слышали только чужую речь и не наши песни. Диктор читал какое-то рядовое сообщение, но мы, волнуясь, сгрудились у приемника и слушали его голос, голос с далекой Родины.
Все чаще мы стали выбираться на мостик. Там свистел ветер, хлестко било по лицу соленой водой, но мы готовы были день и ночь стоять на ветру и ждать, когда покажутся родные берега.
Земля встречала «Северянку» огромным
Распахнул руки берегов залив, принимая нас в свои спокойные воды.
— Теперь дом рядом, — радостно проговорил кто-то из матросов. — Мили три.
— Да, километров пять, — согласился, на этот раз уже совсем по-сухопутному, Сергей Потайчук, не отрывая глаз от серых гранитных берегов.
Е. Федоровский, специальный корреспондент «Вокруг света»
Фото автора
Ворота туманов
Скала, порох и кинжалы
Это было не десять и не сто лет назад. Это было просто давно.
Отряд лихих абреков народа кисти (Кисти — так грузины называли своих северных соседей — чеченцев и ингушей.)во главе с дерзким и неуловимым Иналом возвращался из набега с добычей. Собственно, он не возвращался, а бежал в горы из равнин Северной Осетии, так как по его следам скакали превосходящие числом преследователи, вовсе не желавшие расставаться со своими баранами и лошадьми. Свернув в ущелье Мартанги, Инал приказал бросить отару овец, насчитывающую несколько сот голов. Отара запрудила узкое ущелье.
Но это не остановило преследователей, и Иналу пришлось принимать бой. Численное превосходство противника не смущало кистийцев, и, может быть, и на этот раз меткие их пули да почти звериная ориентировка на местности отвратили бы опасность. Но в грозовую ночь под ливнем, при мертвенных вспышках молний врагам удалось обойти отряд Инала и запереть ущелье с двух сторон. Ни та, ни другая сторона теперь не могла сдвинуться с места.
Враги резали баранов, жарили шашлыки, пели песни и чувствовали себя победителями. Кистийцы молились, варили конину, тоже пели и не чувствовали себя побежденными.
Была у кистийцев возможность, втыкая в трещины кинжалы, выбраться ночью из каменной ловушки. Но для этого надо было бросить добычу, лошадей, а главное — своих убитых товарищей. Нет страшнее преступления, чем оставить непогребенным павшего воина. Его прах должен покоиться там, высоко в горах, где лежит прах его предков.
Три дня думал седой Инал. На четвертый отдал приказ. Молча подходили воины к разостланной на камнях бурке и ссыпали в одну кучу весь порох, который у них был. Когда последняя пороховница и гозырь (Гозырь — принадлежность национального костюма для ношения пороховых зарядов.)были опустошены, Инал разделил порох на две кучки. Одну маленькую, другую большую. Маленькую он отдал четырем лучшим стрелкам, с большой подошел к скале и вынул кинжал...