Журнал «Вокруг Света» №03 за 1977 год
Шрифт:
3
Баксанское ущелье, куда, по словам Итезова, ушли туры, встретило нас холодом и дождем. Только возле Тырныауза в просветах между тучами глядели крупные звезды.
Старший охотовед Эльбрусокого района Дауд Азретович Ходжиев встретил нас так, будто мы давно договорились приехать к нему домой именно около двенадцати ночи. Дауд оказался могучим, под метр девяносто, мужчиной. Голова его была украшена густейшей шапкой смоляных кудрей. Он говорил мало, но глаза его словно рассказывали нам что-то очень хорошее, доброе, ласковое. Глаза смеялись, сочувствовали, умели, кажется, даже слушать.
Когда мы сели за стол, Дауд сказал:
И впервые за эти дни во мне возникла ощущение удачи. Как в детстве, перед днем рождения, когда знаешь, что завтра праздник...
Рано утром, уложив в машину рюкзаки с провизией, штормовки, бинокли, карабин Дауда, спальные мешки, мы трогаемся. На окраине Тырныауза к нам забирается еще один человек — в штормовке и с карабином через плечо.
— Зейтун Будаев, егерь, — представляет его Дауд.
Зейтун — широкоплечий, коренастый, как штангист-средневес, и в то же время удивительно гибкий, с точными кошачьими движениями канатоходца.
— В Тютю-су едем, в мое ущелье, — говорит Зейтун.
— А туры там есть? — спрашиваю на всякий случай, потому что чувствую: сегодня такой день, что их просто не может не быть.
— Туров много. Во-о-от такие рога, — говорит Зейтун, разводя руки.
Продираясь сквозь заросли ольхи, лещины, облепихи, машина подъезжает к речке Тютю-су (Облепиховая река). Дальше только пешком. Большую часть поклажи нагрузил на себя могучий Зейтун, мы почти налегке, и все же... Трудно ходить в горах.
— Сколько километров? — спрашиваю я как бы из любопытства.
Зейтун неопределенно пожимает плечами.
— Километры не считаю, поляны считаю. Первая поляна, вторая, третья... Потом хижина.
Тропа прорезает буйный горный лес, идем как в зеленом туннеле. Но кое-где лесные стены раздвигаются, и тогда Дауд и Зейтун останавливаются, вынимают из чехлов бинокли. Наверное, это их, привычные наблюдательные пункты.
Противоположный склон ущелья понизу, у реки, укрыт кудрявой зеленью леса. Выше поднимаются бледно-зеленые, словно апрельские, березняки с темными вкраплениями сосен, еще выше, — пепельно-серые нераспустившиеся мартовские березки. Сюда, на высоту трех тысяч метров, в июне только-только пришла весна. Над березняками — линялая холстина прошлогодней травы, еще выше — лишайники, мхи, голый камень, а там и вечный снег. Нам предстоит пройти весь этот путь, туры живут у кромки снегов.
— Вот и солонцы, — говорит Зейтун. — Туры спускаются сюда по той лощине. Каждый год мы кладем новые куски соли...
Соль лежала прямо на скалах, рядом с дорогой. Не без труда мы забрались к тропам, пробитым турьими копытами.
— Сейчас тут были, — сказал Дауд, снимая с ветки клок розовой шерсти. Туриная шерсть была легкой и тонкой...
До хижины мы добрались лишь на склоне дня. Пока натаскали дров для костра, солнце спряталось за гребень, и сразу стало холодно. Поужинав с нами, Дауд отправился в обратный путь. В городе его ждали дела. Пообещал вернуться завтра. Так мы остались втроем у костра.
Стены ущелья потемнели и сдвинулись. Небо обсыпали мелкие, колючие звезды. Зато удивительным фосфорным огнем налилась снежная громада пика Тютю-Баши. Костер наш, еще недавно бледный и немощный, набрал золотую горячую силу, и сразу зафыркал, звеня крышкой, черный от копоти
— Вот мне двадцать пять лет, да? — заговорил Зейтун. — Когда в школе учился, не знал, кем стать. В армии служил, потом на шахте работал, на стройке, везде чего-то не хватало. Везде, понимаешь, тоска мне, и не знаю от чего. Бояться стал. Что ж, думаю, ни к какому делу не годен? Дауд Азретович взял меня егерем. И сразу я понял, чего не хватало. Простора этого. Костра. Туров. Орлов. Гор этих. Без гор я как больной...
— Браконьеры сюда заходят? — спросил Монин.
— Как же. Город рядом. Но теперь редко ходят. В это лето вообще ни одного не было.
— Трудно найти здесь человека...
— Найду. Если выстрел услышу, обязательно найду, — ответил Зейтун без тени хвастовства. — Для вора эти. горы чужие, он всего боится, а для меня как дом. Я в горах не пропаду. Там вон, на гребне Чалмаз-Баши, три раза ночевал. В метель, без спального мешка, а вот живой.
Тогда я увидел тура-одинца. Огромного. Такого никогда не видел! Наверное, очень старый был, раз ушел из стада. Очень хотелось мне рога рассмотреть. Стал подбираться. Он осторожный, как белый тур. Уходит все выше и выше. Ну и я за ним. А скалы крутые, и снега очень много. Вдруг слышу удары. Будто камни сталкиваются. В горах только две страшные вещи: лавина и камнепад. Даже один камень сверху летит, прыгает, и то не знаешь куда деваться. Постоял. Вроде тихо. Потом опять — тах-х-х! Эхо даже. Прошел еще и вижу — два тура-рогача бегут вверх. Один вроде убегает, другой догоняет. Вдруг тот, что впереди, оборачивается, встает на дыбы и рогами по рогам — тах! Потом снова один начинает убегать, и снова верхний бьет нижнего рогами. И знаете, где бьются? На такой крутизне, что просто удержаться нельзя! Это осенью было. В первый раз я видел гон туров.
Они уходили все выше, и я за ними. Незаметно на гребне оказался. Вдруг, знаете, как осенью в горах, ветер, снег — ничего не видать. Метель. Забрался под скалу. «Что делать?» — думаю. Вниз не спуститься и оставаться нельзя, замерзну... Только чувствую, от земли как будто тепло идет. Руками пощупал — мягкая, как пашня. Сунул под голову рюкзак, накрылся телогрейкой и заснул. Не скажу, что было тепло. Но ведь не замерз! Утром метель кончилась, я осмотрелся и понял, что ночевал на турьей лежке. Тут под скалой все было выстлано слоем навоза. Вот откуда тепло...
Мы поднялись с первым светом. Мир вокруг нас был седым от росы, продрогшим до костей. На костре уже кипел чайник. Рядом на газете лежал крупно нарезанный хлеб, вареное мясо, редиска. Сам Зейтун, привалившись к камню, смотрел в бинокль. Он кивнул нам и буднично сказал: «Вон они, целое стадо».
Просто удивительно, до чего туры были непохожи на то, что я ожидал увидеть! По освещенному солнцем склону лениво бродило около двадцати розовых коз. Я разглядел рядом с ними и козлят. У меня было такое чувство, словно меня обокрали. Морочили, томили и наконец подсунули какую-то жалкую подделку.
— У них даже рогов нет! — возмутился я. — Это не туры! Козы какие-то комолые.
— Козы, козы, — согласился Зейтун. — Теперь туда смотри.
Я долго искал скалу, на которую показывал Зейтун, и вдруг наткнулся...
На плоской вершине скалы, как на постаменте, картинно лежал тур. Рога его были так велики и тяжелы, что, казалось, они оттягивают назад его гордую голову с мефистофельской бородкой. Рядом с этим наследным принцем гор домашние козлы показались бы плебеями, надутыми выскочками.