Журнал «Вокруг Света» №03 за 1978 год

Вокруг Света

— А с чего все началось, Александр Никитович?

— С обыкновенного заказа. Обратилась ко мне Минская филармония: сделайте-ка нам гудок, товарищ Шленчик. А чтоб легче было сориентироваться, познакомьтесь с книжкой Кулаковского «За народной мудростью». Ну что ж, если просите — сделаю. Да и как не сделать, когда люди хорошие просят?! Тем более что гудок этот, или подобие гудка, я уже видел на фреске северной башни Софийского собора в Киеве. — Он помолчал, невесело усмехнулся.. — Прочитал я книжку, съездил еще раз в Киев и понял, что попался »а удочку собственного легкомыслия.

— Слишком мало сведений об инструменте?

— Какое там — тайна за семью печатями! Пришлось ходить, рыться по библиотекам и выуживать по фразам, что за

зверь такой — этот чертов гудок. В одном месте узнал, что у болгар сохранился смычковый инструмент гадулка, у сербов — гусла. Прямые родственники гудка, общий славянский корень: ногти пальцев левой руки играют роль передвижных порожков, и звуки струн гасятся, не имея опоры с грифом. В другой книжке прочитал, что на гудке играли мелодию на одной верхней струне, сопровождая ее нижними открытыми струнами, настроенными квинтой. Характер звучания при этом, как писали поклонники скрипки, был «несколько гнусавый, с оттенком скрипучести». Эмоции в сторону: главное — информация!.. Читаю дальше: корпус инструмента делали обычно овально-яйцевидной или усеченно-грушевидной формы, струны были из бычьих жил, а на смычок натягивали скрученный конский волос... Ну а когда я увидел гудок в Историческом музее, все стало ясно: у него должна быть альтовая мензура. Вот так, с бору по сосенке, и собирался инструмент.

Шленчик встает и снова включает магнитофон: наш разговор идет на фоне густых отрывистых аккордов, приглушенных шорохом нижних струн.

— Корпус я выдолбил из тополя, — говорит Александр Никитович, — а резонансовую деку — из котласской ели... Тополь я выбрал потому, что в древности все инструменты делались из пород, доступных ручной обработке. К тому же это более «славянское» дерево, нежели ель или пихта. А на смычок я натянул ровно сто черных конских волосинок... В общем, — заключает он, — начало положено...

— Начало чему? — недоумеваю я.

Шленчик многозначительно разводит руками — вот, мол, чудак.

— Семейству гудков, конечно! Ведь у скоморохов было несколько таких инструментов — разного размера и звукового диапазона. Высокий — гудочек, средний — гудок, низкий — гудище. Как вы думаете, «скоморохи» для них найдутся?..

Под сводами тесной мастерской плывут, шевелятся тревожные, непривычные уху звуки: то ли жалобы, то ли вздохи, то ли бег смятенных мыслей, уходящих в невозвратную даль. Словно бродит, не находя пристанища, неприкаянная душа заливного песельника-скомороха...

И хочется верить, что тонкая ниточка, связывающая нас с древним искусством, теперь уже не оборвется на полпути, не канет в беспощадную Лету...

Олег Ларин

Легендарная Гардая и шесть ее братьев

Пыльная дорога круто падала в широкий уэд. На дне сухого русла за нагромождениями камней вдруг возникло необычное поселение. Издали оно походило на гигантские соты. Каждый ряд домов словно бы стоял на плечах предыдущего, а все вместе они ступеньками поднимались к вершине городской пирамиды, увенчанной минаретом мечети. В лучах заходящего солнца эти одинаковые домики удивительно напоминали детские кубики голубовато-желтой расцветки, как бы вобравшей в себя цвета неба и пустыни. За этим городом виднелся второй, еще дальше — третий, четвертый...

Итак, передо мной была Гардая и шесть ее братьев-оазисов в долине Мзаб.

История возникновения в глубине Сахары этой цепочки миниатюрных городов драматична и по-своему поучительна. За последнее тысячелетие Арабский Восток служил ареной бесчисленных религиозных войн. Целые племена, столкнувшись с угрозой

истребления, бежали за сотни и тысячи километров в поисках безопасного уголка. Так поступили в свое время и приверженцы секты ибадитов, которые были слишком малочисленны, чтобы отразить нападения врагов собственными силами. Они предпочли переправиться в Африку. Однако и на этом континенте судьба оказалась отнюдь не милостивой к ним: религиозные фанатики — фатимиды настигли их и там. Оставшимся в живых оставался единственный выход — попытаться затеряться в раскаленных песках и каменистых уэдах Большого Восточного Эрга. Для нового поселения ибадиты избрали покрытую скудной растительностью долину Мзаб. Им казалось, что вдали от караванных троп они будут в безопасности. К тому же судьба сделала неожиданный подарок: местами вода обнаружилась на глубине всего лишь нескольких метров.

Быстро, один за другим, выросли первые пять городов Мзаба. Вначале появился Эль-Аттеф у западного гребня уэда, прозванный мозабитами «Вращающимся». Конечно, сам город-оазис прочно стоял на месте. Но если смотреть со стороны, то казалось, что оседлавшее вершину холма поселение как бы вертится вокруг своей оси — минарета — по мере того, как солнце совершает дневной путь по небосводу. Затем были основаны Бени-Изген — «Священный город», Бу-Нура — «Солнечная», Мелика — «Королева» и наконец, Гардая.

Каждый город этого сахарского «архипелага» имеет собственное лицо. Эль-Аттеф в отличие от своих собратьев воздвиг на вершине городского ансамбля второй минарет: во-первых, чтобы подчеркнуть свое старшинство, а во-вторых, как шутят его жители, чтобы положить конец вращению. Бу-Нура гордится тем, что лучи солнца на ее крышах по вечерам задерживаются чуть дольше, чем в других уголках долины. Мелика известна спокойным нравом своих горожан — здесь охотно принимают всех, кто пожелает переселиться в долину Мзаб. Гардая же, ставшая столицей Мзаба, превосходит остальные поселения размерами и разнообразием занятий ее жителей. Лишь самые поздние города-оазисы: Берриан и Геррара — скромно ограничиваются ссылками на своеобразную ибадитскую архитектуру, которая, впрочем, ничем не отличается от архитектуры пяти старших братьев.

...Петляя по склону уэда, дорога ведет меня к Гардае. Уже отчетливо можно различить тянущиеся вверх многочисленные ярусы кубиков-домов и зеленые кроны пальм над ними. После утомительного пути по раскаленной пустыне испытываешь непреодолимое желание поскорее спрятаться в манящую тень. Я жму на газ, лихо огибаю последний, как мне кажется, песчаный холм перед оазисом и тут же резко торможу. Впереди вздымается высоченная крепостная стена, словно сошедшая со средневековых гравюр рыцарских замков; подступы к ней прикрывает каменный вал. Делать нечего, приходится опять тащиться по сахарскому «проселку» в поисках входа в город-крепость, хотя до цели рукой подать.

Готовясь к поездке в долину Мзаба, я перечитал немало литературы об этом удивительном районе. Арабские историки так объясняют появление столь внушительных фортификационных сооружений. Первоначально ибадиты возлагали главные надежды на отдаленность выбранного ими места и поэтому взялись за освоение земли этого негостеприимного уголка. Однако тайна новых поселений продержалась недолго, и они опять стали объектом набегов сахарских «пиратов», грабивших караваны на торговых путях. Тогда-то ибадиты и приступили к возведению неприступных укреплений, чтобы защитить свои поселения от грабителей. Постепенно были выработаны и наиболее рациональные принципы возведения оборонительных сооружений. Помимо крепостных стен, каждый город-оазис отстроил цепь сторожевых башен — борджей на расстоянии одного-двух километров по краям полей и пальмовых плантаций. Их немногочисленные гарнизоны предупреждали мозабитов об опасности, а в случае необходимости умели длительное время вести самостоятельно круговую оборону. Позднее мне показали одну такую башню, которую жители Бени-Изгена возвели всего за ночь, опасаясь внезапного набега разбойников.