Журнал «Вокруг Света» №04 за 1962 год
Шрифт:
А Васька продолжал: «Вот я и подумал: разбился бы или нет? Пожалуй, не разбился бы». Мы все посмотрели вниз, вытягивая шею и ощупывая взглядом крутизну. Самое трудное — миновать первые семь-восемь метров: кажется, что скалы здесь уходит вниз чуть ли не вертикально. А дальше уже пологий спуск, там-то не опасно. Но как преодолеть эти первые крутые метры?
Васька присел на корточки и, сняв рукавицу, начал быстро водить пальцами по снегу. Получились сани с длинным пушистым хвостом. Стерев сани, Васька нарисовал трактор.
— Вы только представьте! — горячился он. — К трактору
— А кто же поведет трактор? — спросил Илья.
— Как кто? — удивился Васька. — Известное дело...
— Ты меня извини, — сказал тракторист, — но в кабину я не сяду. И технику угробим, и человеку хана. Это не проект, а бред.
— Бред? — обиделся Васька. И к бригадиру: — Я поведу трактор. Разрешаешь?
Илья кивнул на ребят:
— Как бригада.
Ребята зашумели. Месяц сбереженного времени — не пустяк. Да и не очень интересно снова копошиться в болоте.
— В большом деле всегда есть доля риска, — сказал новоявленный Архимед.
Хвост к трактору приделали огромный и массивный. Деревья выбирали только двухобхватные. На следующий день в полдень трактор был готов к спуску. Немного бледный, Васька улыбнулся товарищам и забрался в кабину. Прощально помахал рукавицей. Затем осторожно потянул на себя рычаг. Гусеницы дрогнули, заскрежетали, поползли к обрыву. Вот они повисли над пустотой, и вдруг громада машины тяжело ухнула вниз. Трос натянулся струной, зазвенел... Но уже сползало вслед за машиной первое дерево, второе. Трос ослаб, и гусеницы коснувшись твердого грунта, быстро заскользили к пологому участку.
Внезапно произошло непредвиденное. Одно бревно, перевесившись через край обрыва, полетело прямо на трактор. Оглянувшись, Васька с ужасом потянул рычаг до отказа. На том месте, где только что был трактор, бревно могуче вздыбило землю. Мы перевели дыхание.
...Заглушив мотор, Васька выбрался из кабины и, ощупывая ссадины и синяки, с удивлением посмотрел на сопку. Снизу она казалась отвесной стеной. Посмотрев на вершину, где стояли мы все, улыбнулся и, набрав полные легкие воздуха, радостно закричал...
Месяц сбереженного времени — это, конечно, не пустяк».
Письма, которых ждут
На небе желтым сиянием пушится тонкий ломоть луны. Вздрагивают звезды. Светает. Лесорубы уже на ногах.
— Ребята, геодезистку не видели?
— Машу-то? Она на трассе...
Вечер. Луна заволакивается морозной дымкой. Давно вернулись лесорубы. А Маши Селезневой все нет и нет...
— Ребята, где же Маша?
— Там, — и кивают в сторону тайги. — Еще не приезжала.
Поздно возвращается Маша. Запорошенная снегом, в клубах морозного пара. В валенках, ватных брюках и телогрейке, в громадной косматой шапке. Щеки, огненно нарумяненные морозом. Глаза большие, темные. Брови тонкие, надломленные посередине. Подходит к столу, наливает в стакан чай. И, с трудом разжимая посиневшие губы, спрашивает:
— Но... и ...ок?
— Да, новичок, — говорю я.
Так мы и познакомились. Как-то, побывав у нее в гостях, я увидел рядом с «Русским лесом» — это настольная книга Маши — стопку писем.
— Получили? — спросил я.
— Нет, не отправила. Нужно было бы писать о другом, а я все о тайге да о работе. Теперь письма у меня вместо дневника.
Секретов там нет, посмотрите...
«20 мая 1961 года. Падунские пороги.
...Работаю я теперь не в лесхозе, а в Управлении строительства и монтажа сетей и подстанций — сокращенно УСМСП. И живу не в избушке, а в большом двухэтажном доме на Падуне.
Тебе не терпится узнать, почему я вдруг сменила профессию? Ведь я выросла в лесу, мечтала стать лесником, оберегать русский лес. После техникума, как ты знаешь, я два года моталась по тайге, пугала браконьеров, тушила пожары. А рядом, совсем рядом, была Братская ГЭС... И мне захотелось жить в большом коллективе, потянуло к строителям.
Не помню, писала ли тебе о том вечере, когда мы, голодные, озябшие, усталые, после двухдневных скитаний по тайге вышли на линию электропередачи Братск—Иркутск.
Вдаль через сопки убегали ажурные опоры. Гудели провода. И шумела тайга. Ровно и сдержанно. Пламенел закат. Ветер срывал с деревьев снежную пыль и поднимал ее над лесом. А провода все гудели и гудели... Глядя на бегущие по сопкам мачты опор, я завидовала тем, кто сумел в глухой тайге сделать такую красоту. И захотелось самой, своими руками сделать такое же, как эти опоры, — воздушное, изящное, такое, чтоб нравилось людям с первого взгляда.
Недавно я окончила курсы геодезистов и теперь работаю на ЛЭП-500, Братск—Тайшет. Участок это новый, необжитый. Ни дорог, ни жилья».
«20 сентября. Турма.
Ты спрашиваешь, какая сейчас тайга. Но разве осеннюю тайгу опишешь? Ее можно сравнить с музыкой, в которой есть колдовство. Она — волшебная...»
«1 октября. Тарея.
Недавно начали земляные работы: роем котлованы и ставим фундаменты для опор. Все шло как по писаному — и вдруг неудача... По моим отметкам экскаваторщик вырыл котлован для опоры и ушел на следующий пикет. И вдруг я обнаружила, что ошиблась в расчетах: котлован был недорыт на полтора метра. От стыда «аири» я не знала куда деться. Но люди в бригаде хорошие: пожурили новоиспеченную «геодезистку» и всё переделали. А скоро сбудется то, о чем я так мечтала: начнем первую опору».
«16 октября. Тарея.
...Вот послушай: Морозом скованная, инеем одетая, в дымке сизой стоит, задумавшись, дремучая, спокойная тайга. Не вздрогнет ветка под кипенью белою, не вскрикнет птица, зверь не зарычит. Лишь иногда треск легкий, выстрел гулкий — от лютой стужи колется земля.
Эти строки пришли сами собой, от радости. Опора почти готова. Первая опора, представляешь? За ней пойдет вторая, третья... десятая, двадцатая... И побегут по тайге провода...»
Надежный парень