Журнал «Вокруг Света» №04 за 1963 год
Шрифт:
Раскрытая траншея — здесь идет ремонт. Главный трубопровод окружен множеством маленьких трубок. — Это система для подогрева нефти зимой, — поясняет директор. — Сегодня сорок пять градусов плюс, зимой сорок пять минус! — Он посмеивается, как бы подшучивая над каверзами природы.
Смуглые, измазанные нефтью руки накладывают на тонкие трубки новую белую повязку — изоляцию. За горелое юношеское лицо глядит на меня. Я спрашиваю юношу, сколько ему лет.
— Семнадцать!
И сколько он зарабатывает?
— Четыреста пятьдесят тугриков.
На что он тратит эти деньги?
—
Я уже давно обратил внимание на то, что этот красный чехословацкий мотоцикл здесь в Гоби обрел себе новую родину.
На щите управления электростанции работает женщина. Когда мы уходим, она провожает нас.
— Она хочет показать вам наши знаменитые гобийские кусты, — говорит директор, открывая маленькую садовую калитку во дворе завода.
И в самом деле, я увидел посаженное здесь чудесное растение, которое очень любят в Гоби. Я любовался им еще в музее Сайн-Шанда. Гобийский куст требует тщательного ухода, но зато выживает и в жару и в мороз. Он выбрасывает на ветках длинные, очень твердые шипы и узенькие зеленые листочки. Самое ценное в этом растении — кора, похожая на кожу. Она светится как золото и употребляется для инкрустации седел. Вечером мы с директором идем купаться. Теплый воздух обдувает коричневые тела. Множество прожекторов освещает бассейн, обсаженный гобийским кустарником, и золотая кора его блестит в ярком свете. Горожане сидят на скамейках возле бассейна или лежат на теплом бетоне. Неподалеку большой сад с открытой эстрадой и танцевальной площадкой. На деревянном полу площадки скрипит песок под ногами танцующих. Тут же носятся ребятишки. На них такие же соломенные шляпы, как и у отцов.
На ужин мы едим рамштекс с жареным картофелем, тушеную морковь, маринованные огурцы и салат из томатов.
— Как вам нравятся наши овощи?
— Очень хороши, товарищ директор! Только я все думаю о транспортных затруднениях. Ведь до Улан-Батора почти пятьсот километров. Кроме нефти, вы ведь все привозите оттуда?
— Ошибаетесь. Овощи для наших жителей, те самые, что вы сейчас едите, мы выращиваем сами. Труда, конечно, мы затрачиваем очень много, а снимаем иногда только половину того, что могли бы получить. Остальное пожирают бури. Но все же для здешних мест урожай неплохой.
...Передо мной старая энциклопедия Мейера. Вот что ее составители, ссылаясь на Пржевальского, сообщают о местах, в которых я побывал: «...почвы здесь состоят из зыбучего песка, лесса, лессообразной глины, гравия и щебня. Зыбучие пески преобладают главным образом на юге пустыни; щебень и гравий покрывают подножья гор и наиболее пустынные районы Гоби. Животный мир представлен скудно, обширные пространства — безжизненная пустошь... Во внутренних районах кочуют монголы со своими многочисленными стадами, здесь встречаются только палатки (юрты)...»
Читаешь эти строки, и еще яснее становится величие тех дел, которые совершили здесь люди. Жизнь вошла в пустыню, пустила корни такие же крепкие и сильные, как узловатый саксаул.
Курт Давид, немецкий писатель (ГДР) Перевод М. Горлина
Биологический кордон
Минуты две-три назад мы еще были иностранными туристами. Теперь наш бродяга автобус всеми четырьмя колесами стоял дома. Пограничники — два молодых и очень серьезных лейтенанта — внимательно изучали наши паспорта, а какой-то человек в штатском спрашивал у каждого:
— Растения или семена везете?
Сосед художник отдал ему букетик роз. На дне моего чемодана лежали луковицы тюльпанов, завернутые в мягкий фланелевый лоскут. Что может быть «крамольного» в моем намерении посадить тюльпаны под Москвой? Я спокойно предъявила луковицы. У меня их отобрали. Человек в штатском сказал, что луковицы должны пройти особый, тщательный досмотр. Что могут в них найти?
Пока оформлялся переезд через границу, все население автобуса перекочевало в тень деревьев. Августовское солнце, едва проснувшись, начало яростно выполнять свои обязанности истопника, а здесь было прохладно и пахло грибами.
— Бачьте, малесенько дитятко забавляется, — сказал один из наших спутников, весельчак украинец.
Между стволами мелькнуло светлое платье. Взметнулся кисейный сачок. Обыкновенный сачок, каким дети ловят бабочек. Но бегала с сачком не девочка, а женщина.
Настигнув, наконец, юркую пестрянку, она отправила ее в банку и, усевшись на траву, стала собирать с венчиков цветов и листьев каких-то червяков и козявок, засовывая их в пробирку.
— У вас на заставе энтомолог работает? — спросил художник проходившего мимо солдата.
— Кто? — не сразу понял тот. — А, вы про Елену Сергеевну? Так это карантинная служба границу от диверсантов охраняет...
Солдат хотел было продолжить разговор, но нас уже звали к автобусу. Шофер дал прощальный гудок.
Возможно, я никогда бы не вспомнила об этом коротком разговоре, потонувшем в массе впечатлений долгого туристского путешествия, не поняла бы всей серьезности «детской забавы» Елены Сергеевны, если бы через несколько лет мне не пришлось побывать в Ташкенте и поближе познакомиться с работой ее узбекских коллег в республиканской инспекции Госкарантина. С работой трудной, многообразной и очень важной для сельского хозяйства. В Ташкенте мне рассказали и об одном из самых опасных «диверсантов», от которого бдительные стражи «биологического кордона» оберегают нашу страну.
«Розовая чума»
Над хлопковым полем медленно, будто нехотя, летают коричневые бабочки. Маленькие скромницы, похожие на ночных мотыльков. Садясь на землю или цветок, они не ползают, а «ходят» вприпрыжку. По «походке» их и можно узнать. Забавные, безобидные на вид. Но одна такая бабочка уже на третий-четвертый день после рождения откладывает полтысячи яичек, из которых появляется на свет орда суетливых, прожорливых гусениц с крепкими челюстями. Да и это число нужно умножить на пять: от одной бабочки может родиться пять поколений. По виду коробочки трудно определить, что внутри нее поселился вредитель: на ней лишь появляется почти незаметное глазу коричневое пятнышко.