Журнал «Вокруг Света» №04 за 1980 год
Шрифт:
Далее жандарм отметил, что в театр доставлено было «огромное количество» брошюр со сказкой Горького «Товарищ», причем их распродали «в один миг». В конце рапорта Лявданский с тревогой писал, как тепло встречали зрители Горького: «Когда он вышел, публика кричала: «Да здравствует Максим Горький, брат свободы!» — и тому подобные возгласы».
В воскресенье, 22 января (4 февраля) 1906 года в Доме пожарной охраны, где имелся вместительный зрительный зал, по инициативе Гельсингфорсского рабочего союза и Красной гвардии был устроен второй литературно-музыкальный вечер с участием писателя, который прошел
Глубоко взволнованный оказанным ему сердечным приемом, А. М. Горький писал в феврале 1906 года из Гельсингфорса Е. П. Пешковой:
«В Гельсингфорсе пережил совершенно сказочный день. Красная гвардия устроила мне праздник, какого я не видел и не увижу больше никогда. Сначала пели серенаду под моим окном, играла музыка, потом меня несли на руках в зал, где местные рабочие устроили концерт для меня. В концерте и я принимал участие. Говорил с эстрады речь и, когда закончил ее словами: «Эляккеен Суо-мен тюэвястё», что значит: «Да здравствует финский рабочий народ», — три тысячи человек встали как один и запели «Наш край» — финский национальный гимн. Впечатление потрясающее. Масса людей плакали... Все было как в сказке, и вся страна, точно древняя сказка, — сильная, красивая, изумительно оригинальная».
Извозчик натянул вожжи, и под копытами лошадей зацокали камни Елизаветинской улицы. Горький посмотрел назад, в конец улицы, и, обернувшись к сидевшему рядом с ним в санях мужчине, сказал:
— Ловко мы их объегорили, Владимир Мартынович! Теперь долго меня не найдут. А то уж обнаглели, прямо на пятки наступают.
Мужчина сдвинул шапку на затылок, обнажив высокий, крутой лоб, и ответил, заикаясь:
— М-могут еще догнать. Они вынюхивать мастера. Да и мой адрес им давно известен.
Это был большевик В. М. Смирнов, живший с 1903 года в Гельсингфорсе.
Сани остановились у серого пятиэтажного здания с квадратной аркой.
— Приехали, Алексей Максимович, — сказал Смирнов, расплачиваясь с извозчиком.
На втором этаже оба остановились перед дверью, на которой висела металлическая дощечка: «Владимир Смирнов, лектор университета». На звонок открыла пожилая женщина.
— Знакомьтесь, Алексей Максимович: моя мать, Виргиния Карловна. Главный помощник по конспиративным делам. А ты, наверно, — оборотился он к женщине, — уже узнала нашего гостя.
— Конечно, узнала, — ответила та, выговаривая слова с заметным акцентом. — Весь Гельсингфорс о нем только и говорит. Каждый финн теперь знает Горького.
В это время открылась дверь из комнаты и в прихожую вышел Ленин.
— Слышу голос Владимира Мартыновича, — сказал он. — Все благополучно?
— Вот, прибыл с гостем, Владимир Ильич.
Ленин подошел, пожал руку Горькому, подождал, когда тот снимет шубу, и пригласил писателя пройти в комнату.
— А ты, Вольдемар, почему не раздеваешься? — спросила Смирнова мать.
— Пойду посмотрю, нет ли хвоста. Будь добра, приготовь пока чаю нашим гостям. Пусть располагаются в кабинете.
— Не волнуйся, самовар уже кипит.
Смирнов вышел на улицу. На противоположной стороне внимательно рассматривали витрину магазина два субъекта. Вернувшись домой, Владимир Мартынович поспешил в кабинет. Ленин сидел за письменным столом, Горький разместился на диване, спрятав длинные ноги под книжный столик.
— Ну как, чисто? — обернулся Ленин в сторону вошедшего.
— Нет, Владимир Ильич. Есть хвост. Можете посмотреть сами. — Смирнов указал на окно: из-за полузадернутой шторы было видно, как филеры шарили взглядами по окнам дома, вглядывались в прохожих
— Да, крепко они прилипли к вам, Алексей Максимович, — озабоченно сказал Ленин. — Надо распроститься с ними всерьез и поскорее уезжать из Финляндии за границу. Владимиру Мартыновичу его знакомые из финской полиции сообщили, что из Петербурга местному генерал-губернатору предложили выдать Горького жандармам на расправу. Не так ли, Владимир Мартынович?
— Знающий товарищ сообщил, ему можно верить. — подтвердил Смирнов
— Вот видите, — продолжал Ленин. — Департамент полиции не может забыть, йто Горький был во время Декабрьского вооруженного восстания в Москве, он не простит ваших выступлений здесь, в Гельсингфорсе. Ведь вы, батенька, всю Финляндию взбудоражили. Читаю газеты и радуюсь за вас. Могучую силу личного влияния несете вы в себе. Пишут, что каждый, кто был на вечерах, получил от Горького мощный эмоциональный и революционный заряд.
— Наговаривают на меня, — смущенно забасил Горький. — Преувеличивают мои скромные возможности. Просто люди здесь замечательные. Чем больше в Финляндии живу, тем больше встречаю друзей.
— Да, страна Финляндия людьми хорошими богата, это верно, — согласился Ленин. — Финны оказывают большую помощь российским революционерам, видя в них своих союзников в борьбе против царизма. Ведь царизм постоянно нарушает конституцию Финляндии, попирает права финнов. И ваши слова о российской революции, произнесенные в эти дни перед тысячами финнов, пали на благодатную почву. Да, большую вы провели работу здесь, Алексей Максимович. Надо полагать, что после ваших выступлений число наших добровольных помощников среди финнов умножится. Они лучше стали понимать наши задачи и наши нужды. Нельзя забывать и другую сторону ваших выступлений. Два литературно-музыкальных вечера в Гельсингфорсе дали в партийную кассу довольно значительную сумму. А деньги нам сейчас очень нужны! Рабочие требуют оружия, мы обязаны его приобрести.
— Можно такие же вечера организовать в Або и Таммерфорсе, — предложил Горький.
— Это было бы замечательно, но мы не можем больше подвергать риску вашу жизнь. Буренин рассказывал мне, что вас охраняет целая дружина былинных финских богатырей, но у царской охранки руки длинные. Вы это на собственном опыте знаете. Жандармы побоятся арестовать вас здесь, но могут устроить какую-нибудь грязную провокацию.
— Да, я этих господ знаю. Имел удовольствие познакомиться. От них можно ожидать любой гадости, — согласился Горький.