Журнал «Вокруг Света» №04 за 1987 год
Шрифт:
До того, как на островах появились первые английские поселенцы, здесь было не меньше миллиона тайфунников. Губернатор докладывал в метрополию: «Кругом без счета жирной и вкусной птицы, которая сама идет в руки, словно просится в котел». Колонистам хватило восьми лет, чтобы истребить тайфунника вчистую. Это была птица размером с голубя, но с мощными широкими крыльями. Месяцами тайфунники путешествовали над океаном, но неизменно возвращались на Нонсач и соседние острова: здесь, в норах под кедрами, птицы выращивали потомство. В период гнездования они пугали моряков тягучим «дьявольским» криком.
Окончив университет, Уингейт попросился на Нонсач: он решил вести наблюдения за найденными птицами. Но что такое для молодого энтузиаста-биолога три десятка особей! В его голове уже сложился фантастический план: восстановить остров в экологической целостности, дабы тот мог со временем принять тысячи и тысячи птиц.
Засучив рукава, Уингейт принялся творить свой собственный мир. Ни в шесть дней, ни даже в шесть лет он не уложился. Сотворение мира потребовало куда большего срока. Тогда, тридцать лет назад, Уингейт первым делом добился признания Нонсача заповедной зоной.
Начинать следовало с растительности. Семья неделями не видела ученого — он пропадал на своем острове. Тщательно проверял все саженцы, все семена: страшно боялся заразных болезней и вредителей. Случались дни — высаживал по сотне, по две сотни деревьев. Поливал, окапывал, пропалывал... Вскоре к Уингейту присоединилась молодая жена: супруги обзавелись домом, приусадебным хозяйством — жизнь пошла веселее.
Не забывал ученый и о животном мире. Только завозил с соседних островов не всякой твари по паре, а лишь те. виды, которые и прежде жили на Нонсаче. Перечисление их заняло бы страницу, если не больше. Достаточно сказать, что дело дошло даже до моллюсков в прибрежной полосе — их раковины нужны ракам-отшельникам, а раки нужны птицам, а птицы нужны... ну и так далее. Все пищевые цепочки надо было продумать, организовать и отладить. Чуть зазевался, не рассчитал, и вот уже кто-то кого-то съел — целой популяции как не бывало. Пока съеденных заменяешь новыми, того гляди перемрут победители. Вот и крутись!
Первые пять лет лихорадочной деятельности прошли словно жуткий сон. Один вид растений прекрасно приживался и внезапно погибал, другой так и не поднимался от земли. Взять, например, кедры... Их Уингейт разве что за макушки не тянул, все шло прекрасно, и вдруг две тысячи деревьев иссохли от завезенной инфекции. Моллюскам понравилось на новом месте, но за неделю они погибли все до единого. Крыс, казалось бы, всех извел — и на тебе: объявляются недобитки, плодятся в несметных количествах.
Уингейт каждый раз с тяжелой душой отлучался с Нонсача — какой разор еще застанет он по приезде? Как-то буря разбила лодку в щепы и заперла Дэвида с семьей на острове. Полгода длилось вынужденное заключение. Но вот кончилось питание для малютки сына, и Уингейту пришлось в шторм вплавь преодолеть полкилометра до соседнего острова.
Работа кипела. Все больше растений и животных приживалось на Нонсаче. В Гамильтон, столицу архипелага, Уингейт наезжал только для того, чтобы не одичать и посоветоваться с коллегами.
Дело в том, что главным замыслом Уингейта было дать острову исконную природу. Пестрота растительности, которая поражает туристов на Бермудских островах, объясняется тем, что сюда были свезены растения из разных концов света, большинство быстро акклиматизировалось. А первозданная флора Бермуд насчитывала немного видов, находившихся в идеальном равновесии. Уингейт брался восстановить это равновесие. И вот его метод подвергся суровому испытанию. Породы были выбраны ошибочно.
Многие сдались бы, пошли на компромисс. Но Уингейт взялся за топор... Теперь он может рассказывать об этом с улыбкой, однако легкое подергивание губ напоминает о тех годах. Сыновья уехали учиться на Бермуду, и долгие годы Дэвид оставался настоящим Робинзоном.
Уингейт допустил единственный компромисс — стал вносить удобрения, чтобы новые и правильно подобранные породы (наконец-то!) не испытывали недостатка в питании. Однако, и здесь ученого ждал сюрприз: количество крабов увеличилось в десятки раз! Ночью по тропинкам нельзя было ходить — они шевелились от кишащих крабов, которым пришлись по вкусу органические удобрения. Уингейт не растерялся: он давно ждал момента завести цапель. Правда, эндемичные цапли — природа создала их с короткими ногами, чтобы легче было гоняться за крабами в подлеске,— безвозвратно вымерли. А переселенцев, принадлежащих к очень близкому виду, пришлось приучать к новой для них пище. Еженощно хозяин острова собирал по четыреста крабов и «доказывал» цаплям, что это очень вкусно. Теперь сотня птиц легко контролирует крабье население. Уингейт даже втайне надеется, что с годами у них станут короче ноги.
Ныне Дэвид Уингейт бывает на Нонсаче только наездами: он занимает важный пост главного инспектора по охране природы всего архипелага. Но и остров теперь не нуждается в повседневной опеке. Он уже существует сам по себе, без человека, чего так целеустремленно тридцать лет добивался Уингейт.
Нонсач теперь не узнать. Ветер шумит в кронах пальм и кедров. На острове все как полагается: много живности, большой лес, долина, два болотца. А у Дэвида Уингейта хлопот прибавилось — хотя природа островов пострадала несильно и есть заповедные территории, тем не менее каждый год постройки и дороги съедают десять гектаров земли — почти два Нонсача. По масштабам архипелага — много.
Что до тайфунников, для которых Уингейт и сотворил остров, то их становится все больше и больше. Мелкие случайности уже не угрожают колонии — в позапрошлом году прибавилось тридцать птенцов, а в прошлом — тридцать пять. К 2020 году будет тысяча пар, «а вот к 2050 году...» — грезит Уингейт. Он не печалится, что не доживет до этого,— в завещании Дэвид распорядился похоронить себя на Нонсаче, рядом с женой. На острове, который он сотворил.
В. Задорожный