Журнал «Вокруг Света» №04 за 1990 год
Шрифт:
Кто они, эти люди? Язычники? Нет. Бездомные мусульмане!
...Пройти по тропе, оказывается, лишь половина дела. Вход в пещеру тесный, как лаз. Над входом висит огромный камень, готовый в любую минуту сорваться. В какую именно? О-о, как решит Аллах. Поэтому-то не все горцы приходят сюда. Для нечестивого этот камень.
В совершенной темноте, ощупывая руками и ногами ступени деревянной подвесной лестницы, пробираюсь вниз. Темнота медленно уходит, уступая пространство сумеркам. Тонкий луч света пробивается из входа. Вижу зал, убранный домоткаными коврами. На полу — подушки. Нехитрые украшения
Уже внизу, переводя дыхание, я сел на ковер, сложив под себя ноги, осмотрелся. Зал вмещал человек тридцать-сорок. Тишина. Мир остался где-то далеко там. Какое же удобное место для раздумий! Кругом летают летучие мыши, неслышные, как тени предков.
В углу чернеет еще один вход — в другой зал. Спускаться туда сложнее — лестница с редкими ступенями и без перил. Совсем темно. Наконец ногами чувствую каменистый пол. Но ничего не вижу.
Зато когда выходишь из пещеры, в глаза ударяет ослепительный мир. Нужно постоять немного на площадке, привыкнуть, иначе не пройдешь по тропе и двух шагов.
Лишь на обратном пути я заметил на священной горе сотни веревочек и лоскутков, привязанных к кустам: горцы о чем-то просили Аллаха. Такова еще одна здешняя традиция.
...Когда я вечером рассказал Мугут-дину о своих впечатлениях, он спросил:
— Не побоялся?
— Нет. Подумал: руки у меня чистые, чего бояться?
Нелегка она, дорога к храму в Табасаране.
Пожалуй, то, что я увидел в пещере Дюрка, нельзя понимать только как место паломничества. Слишком упрощенное толкование!
Сегодня многие горцы потянулись к отнятой религии. В том же селении Гуриг народ требует освободить ИХ мечеть, которую предки возвели не для ткацких станков.
Руководство коврового комбината, понимая, к чему приведет назревающий конфликт, спешит с новым зданием цеха. Его должны очень быстро построить. Но, конечно, не так быстро, как в селении Кумух.
Там, мне рассказывали, одну из крупнейших мечетей Кавказа заняли когда-то под Дом культуры. И не отдавали, объясняя тем, что у властей нет средств построить другой дом. Люди собрались и через три дня (!) принесли ключи от нового здания Дома культуры — три дня и три ночи шестьсот (!!) человек вели народную стройку... И вернули себе мечеть.
Гуриг издревле был культурным центром Табасарана. Знаменитый арабист Дагестана Юсуп родом из этого селения.
— В Табасаране не осталось культурных людей,— сказал отец Юсупа, почтенный аксакал с чистыми, как родники, глазами.
Я не удивился услышанному. По-настоящему образованным на Кавказе, как и всюду на Востоке, считается только тот человек, который читает и говорит по-арабски. Мюаллим! Можно хоть пять раз быть инженером, но того уважения никогда не будет. «Э-э, что он умеет — железки крутить». Или «на счетах щелкать, какая это работа».
Когда-то на основе арабского алфавита строилась письменность Табасарана. Арабист не только читал Коран, но и первым узнавал новости из официальных бумаг и писем. Незаменимый человек. Уважаемый. Насильственная же замена арабского алфавита русским ни к чему хорошему, уверяют местные знатоки, не привела, «язык потерялся», говорят они. Арабистов же, как известно, потеряли на Колыме.
Табасаранский язык уникальный, лингвисты относят его к пяти сложнейшим в мире. Речь табасарана — это удивительные звуки: пение ветра, плеск реки и гул ущелья. Смешанные, перепутанные звуки. Есть по этому поводу такой хабар — шутка, значит.
Какой-то иностранец очень долго расспрашивал о табасаранском языке, ему не могли объяснить, вернее, воспроизвести отдельные звуки. Наконец один догадливый человек взял керамический кувшин, опустил в него три грецких ореха и стал вращать сосуд:
— Понял?
— Иес, сэр.
Так звучит табасаранский язык. И арабской вязью лучше выразишь его музыку.
«Табасаранами рождаются, арабистами становятся». И возраст не помеха. Я познакомился с очень уважаемым человеком, который десять лет был секретарем парткома в совхозе, а потом бросил все и стал вести праведную жизнь: изучает арабский, воздерживается от земных соблазнов. От лица этого человека лучилось тепло, которого не хватает нам, цивилизованным.
Говорил я и с молодыми, вполне современными парнями, они тоже проводят время за арабскими книгами. «Так, для себя».
Заставляя забыть обычаи предков, горцам ничего не дали взамен. Даже политзанятия, которые, как известно, среди безработных не проводятся.
А вот на что оказался щедр городской человек в шляпе, так это на водку... Я всегда заходил в магазины, если они попадались на пути. Водку — пожалуйста, «сколько хочешь».
— Салам алейкум,— скажет продавец и широко улыбаясь, добавит по-русски: — С приездом!
Покупатели, если они есть, тоже поздороваются. Продавец, правда, может тут же закрыть магазин и пригласить тебя пить чай. И никто не удивится, не возмутится, это в порядке вещей... Хозяин живет рядом, и сарай для магазина построил сам. То ли лавка частная, то ли казенная, кажется, никто не знает и знать не хочет.
— Мугутдин, а какие у вас есть праздники?
— Как у всех, Первое мая и Седьмое ноября.
— А еще?
— Свадьбы...
Потом, немного подумав, мой приятный собеседник вспоминает, что когда-то был праздник урожая. Или праздник весны — начало полевых работ. Тоже хороший праздник — с кострами. Детишки красили яйца, песни звучали в аулах... Кстати, об аулах. По-моему, красивое слово, гордое, горское слово, но когда я его произнес, меня поправили:
— «Аул» — так не говорят. Неприлично. Людей обижаешь. Скажи «селение».
— А в чем разница?
— Ни в чем.
...Был еще у табасаранов праздник черешни. Праздник сенокоса. Люди надевали лучшие наряды, люди праздновали не после торжественного доклада. Для девушек вешали качели. Для всех резали быка, одного-двух, сколько хотели, столько резали. По вечерам жгли костры...
— Баллах, не вспоминай, Мугутдин, только сердце разрываешь... Наши предки думали, что Дербент самый большой город в мире после Багдада. Они и о природе сотой доли не знали того, что знаем мы, образованные дети своего времени. Переворачивали перед костром треногу, чтобы града не было. На поле оставляли несколько неубранных колосьев, чтобы новый урожай богаче был... Прошу, не вспоминай больше, Мугутдин. Хватит!