Журнал «Вокруг Света» №04 за 1991 год
Шрифт:
Мирские люди, паломники всегда стремились на Валаам поклониться его святыням, вдохнуть успокоения. И всех с терпением и готовностью принимали игумен и его помощники, для всех у них были благословение, совет и помощь. С очищенными душами мирские люди уезжали с острова...
Ныне имя игумена монастыря — Андроник. Это его, как выяснилось позже, я видел на палубе в глубоком раздумье.
Игумен Андроник вышел на берег вместе с нами. В одной руке он держал большую спортивную сумку, в другой — сверток. Балансируя поклажей, стараясь не споткнуться и не ступить в грязь,
Около пристани, на зеленой лужайке, хорошела пролетная часовня во имя иконы Богоматери «Всех скорбящих .радость». Построена она «усердием бывшего настоятеля игумена Гавриила в память посещения Валаама Его Императорским Высочеством Великим Князем Владимиром Александровичем». Ныне никакой иконы там нет, зияет пустой проем вместо нее. Почему безликой остается часовенка, а значит, по сути, и безымянной? Оказывается, если вернуть в проем икону, то рядом надо ставить автоматчиков. Иначе украдут святыню.
За часовней — каменная лестница в 62 ступени, поднявшись по которым начинаешь догадываться, каким было валаамское чудо. Правда, для этого требуется воображение, чтобы в заброшенном, запущенном мире, который обосновался на монастырской земле, увидеть тот монастырь — первозданный.
Пятьдесят лет — полвека! — сделали свое. С 1940 года, как подняли красный флаг над святыми воротами, чего только здесь не было, и все оставляло следы-раны, которые никто и не думал лечить. Сперва в монастырских домах разместили школу боцманов. Потом — подальше от глаз людских — запрятали интернат для инвалидов войны, людей безруких и безногих, ведь Валаам был непосещаем.
Быстро и тихо умирали бесхозные инвалиды войны, а в разрушающийся монастырь приходили другие убогие — люди из тюрем. Ныне они — костяк «коренного» населения. Пятьсот человек называют Валаам своим домом. Им некуда податься, никто их не ждет, они никому не нужны... Отбросы системы или ее порождение? Вопрос, что и говорить, философский.
Около святых ворот три дамы пропитыми голосами выясняли отношения с мужичонкой лукавого вида. От их «сильных» слов сотрясалась штукатурка. А неподалеку, из какой-то, видимо, кельи, во всю мочь магнитофон горланил похабщину, до краев заполнявшую внутренний двор. Да, жизнь есть жизнь...
Но мы шли, не замечая ее нелепостей. Шли к храму, закутанному ее всех сторон забором и лесами реставраторов.
Заутреня. К ней положено готовить себя: не пить и не есть. Иначе — сердце глухо.
В Соборном храме, куда мы пришли, есть верхний зал и нижний. Верхний — в реставрации, нижний открыт. Минут десять понадобилось, чтобы привыкнуть и осмотреться. Низкие серые своды, мрачные темные стены давили. Запах заброшенности еще не выветрился. Тяжелый запах. Долгий. Может быть, его источали стены, с которых, словно кожа, сошла роспись? Краска грязными струпьями свисала и с потолка.
Давили, конечно, не только стены. Безлюдье! Лишь мы, паломники, пришли на молитву. Никто из местных жителей — из пятисот человек! — не слышал, что ли, звона колоколов?
Церковь без
Мы долго оставались в почти пустом зале, поодиночке робко подходя к свечному киоску, за которым стояла миловидная молодая женщина в черном.
На витрине — все те же иконки на картонке. А цены на них! Никогда не думал, что фотокопии могут быть так дороги, да еще в христианской церкви, которая прежде проповедовала другую мораль — гуманную, милосердную... Смогут ли прихожане купить, например, «икону» ценою больше, чем иная пенсия? Или для кого предназначен этот грубой штамповки крестик, подвешенный на шпагате?
Все это мелочи для верующего человека? Не думаю. Ибо Христос сказал: «Безумные и слепые! что больше: золото или храм, освящающий золото?»
Новое открытие — бойкие «комсомольские» паломники, как я назвал их про себя, пристроились петь к исполнявшим службу священнослужителям. Убийственная нелепость: среди черных церковных одежд у наипростейшего алтаря мелькали джинсы и джемперы... Но на это, кажется, никто не обратил внимания.
Служба оставила впечатление спектакля, поставленного провинциальным театром, в котором извечные трудности с реквизитом.
Я стоял в этом «полуподвальном» храме, некогда прекрасном, но низведенном советской действительностью до его нынешнего состояния. Оставалось не молиться, а только сострадать.
После молитвы занял очередь на исповедь.
Больше я в храм не заходил — расхотелось...
В тиши островного леса только и чувствуешь прежнее величие Валаама. Тишина и покой. Лишь редкие экскурсанты успевают заглянуть сюда. Здесь и закончилось мое паломничество. Сколько же чувств и мыслей всколыхнуло оно! Особенно после беседы с председателем сельсовета Анатолием Михайловичем Свинцовым.
На Валааме, оказывается, развернулась война... Первое, что потребовала церковь, получив Валаам: «Освободите остров. Это наш остров! Он всегда был нашим». Казалось бы, верно. Что ответили местные жители? «Нам уезжать некуда, монастырь вы бросили, он был ничейный, вернее, народный, как и все у нас, и вообще «мы давно так живем». Тоже вроде бы верно.
Монастырские власти предложили построить дом в Сортавале — городе на берегу Ладоги — для всех, кто пожелает уехать. Но таковых пока, кажется, не нашлось. Тогда... Вопрос ставится о насильственном выселении.
Интересно живут теперь на Валааме. Интересное христианство возрождается в Союзе. И кто только научил его на насилие отвечать насилием? На зло — злом?
Жители Валаама — это же будущая паства. Как же можно ее гнать? И куда? Свет христианского монастыря, когда зажжется, осветит ей первой дорогу к храму Христову. А потом всем нам, своим будущим паломникам и помощникам. Иначе... Иначе то будет уже не христианство — пародия на него.
Особенно огорчил председатель сельсовета, когда сказал, что монахи, люди в основном молодые, отказались пускать корни на святом острове, мол, не хотим терять московскую и ленинградскую прописку. И это — нынешние слуги Господни? Боже, они, как слепые, не ведают, что творят, спаси их.