Журнал «Вокруг Света» №04 за 2010 год
Шрифт:
Южный Сахалин. Чехов (стоит справа) на пикнике в честь японского консула, октябрь 1890 г. Фото А. фон Фрикена
По Сибири
Дорога из Москвы на Сахалин «в 4500 верст» (4800 километров) заняла 81 день (включая 11-дневное плавание по Амуру) и была похожа на «тяжелую, затяжную болезнь». Чехов выбрал такое начало: поездом до Ярославля, пароходом по весенним разливам Волги («раздолье удивительное») и Камы («прескучнейшая река»), опять поездом через Уральские горы до Тюмени. А далее началось «конно-лошадиное странствие» с «полосканием в невылазной грязи» Западной Сибири, поломками и опрокидываниями тарантаса, «ужасными перевозами через реки» — Иртыш, Обь, Томь. Настроение
Путешественник останавливался во всех крупных городах — Томске (город «скучный, нетрезвый»), Красноярске («я не видел реки великолепнее Енисея»), Иркутске («превосходный город… совсем европейский»). Менялись пейзажи, люди. «Китайцы начинают встречаться с Иркутска», а «с Благовещенска начинаются японцы, или, вернее, японки». И далее в письме Суворину следуют подробности, не включенные ни Марией Павловной (публикатором шеститомника писем А.П. Чехова в 1912–1916 годах), ни «застенчивыми» редколлегиями советских «Полных собраний сочинений» писателя, пуще глаза оберегавшими иконообразный облик классика: «Когда из любопытства употребляешь японку, то начинаешь понимать Скальковского, который, говорят, снялся на одной карточке с какой-то японской б...»
От Сретенска начиналось плавание по Шилке, а затем по Амуру. «Забайкалье великолепно. Это смесь Швейцарии, Дона и Финляндии», — пишет Чехов друзьям. Тут он впервые в жизни попадает на территорию иностранного государства — Китая. В письме родным от 29 июня он пишет: «В каюте летают метеоры — это светящиеся жучки, похожие на электрические искры. Днем через Амур переплывают дикие козы. Мухи тут громадные. <…> 27-го я гулял по китайскому городу Айгуну. Мало-помалу вступаю я в фантастический мир».
Софья Блювштейн, знаменитая Сонька Золотая Ручка, в кандалах. Чехов посетил ее на Сахалине, откуда она уже не вернулась. Фотография 1890-х годов
Каторжный остров
11 июля пароход «Байкал» пересек Татарский пролив и к вечеру подошел к Александровскому посту на Сахалине. «Когда в девятом часу бросали якорь, на берегу в пяти местах большими кострами горела сахалинская тайга, — вспоминал Чехов. — Страшная картина, грубо скроенная из потемок, силуэтов гор, дыма, пламени и огненных искр, казалась фантастическою».
Антон Павлович практически с места в карьер принялся за работу. «Я вставал каждый день в 5 часов утра, ложился поздно и все дни был в сильном напряжении от мысли, что мною многое еще не сделано <…>, — писал он Суворину ровно через два месяца. — Я имел терпение сделать перепись всего сахалинского населения». Чехов не раз отмечал, что «видел все» на Сахалине, кроме смертной казни, и подчеркивал: «Сделано мною немало. Хватило бы на три диссертации». Написание диссертации, думается, было-таки в тайных намерениях исследователя и путешественника. В его письмах тех лет неоднократно упоминаются две работы: П. Грязнов «Опыт сравнительного изучения гигиенических условий крестьянского быта и медико-топография Череповецкого уезда, 1880 г.» и В.И. Никольский «Тамбовский уезд, статистика населения и болезненности, 1885 г.». Похоже, по их образу и подобию строились медицинские исследования Чехова на «каторжном острове». Друзья даже пытались представить «Остров Сахалин» в качестве диссертации, но декан медицинского факультета Московского университета профессор Иван Клейн сделал на ходатаев «большие глаза». «Я сообщил о своих неудачах Чехову, который в ответ расхохотался, — вспоминал известный врач-невропатолог Григорий Россолимо. — С тех пор он окончательно оставил мысль об академической карьере». «Любовница» (литература) взяла верх над «женой» (медициной), как определял их взаимоотношения сам Чехов.
Труд о сахалинской каторге имел широкий резонанс в России, был замечен даже за границей. Но автор то радовался, то сетовал, что «книжка ни на что не пригодилась… никакого эффекта она не вызвала». В конце концов, он все-таки счел свой долг перед медициной исполненным и
«Я соскучился, и Сахалин мне надоел, — писал Антон Павлович матери 6 октября с Корсаковского поста. — …Унылая жизнь. Хочется поскорее в Японию, а оттуда в Индию». Но в «чудесную страну» Японию Чехов не попал. После прибытия на Сахалин парохода «Петербург», на котором писателю предстояло плыть, стало ясно, что из-за продолжающейся эпидемии тот отправится в обратный рейс под желтым карантинным флагом и заходить будет лишь в четыре порта, оставшиеся открытыми, — Гонконг, Сингапур, Коломбо и Порт-Саид.
«Петербург» — добротное судно шотландской постройки — обладал вполне достойными мореходными качествами. Пароход покинул пост Корсаковский «четверть 1-го», в ночь с 13 на 14 октября, а уже 16-го бросил якорь в бухте Золотой Рог во Владивостоке. Здесь в городском полицейском управлении писатель получил заграничный паспорт на имя Antoine Tschechoff для поездки «морским путем за границу». Во Владивостоке «Петербург» принял на борт 436 «нижних чинов» военного и морского ведомств, «при них жен — 7, детей — 19», а также немного «артиллерийского груза». «Классных пассажиров» было только двое — Антон Павлович Чехов и сахалинский миссионер иеромонах отец Ираклий, «родом бурят». 19 октября, как записано в вахтенном журнале, «в 9 ч. 30 м. подняли якорь и дали ход».
Антон Павлович и мичман Глинка с мангустами. «Это помесь крысы с крокодилом, тигром и обезьяной» (из шутливого письма Чехова Лейкину). Ноябрь 1890 года. Фото А.В. Щербака
Вокруг Азии
«Первым заграничным портом на пути моем был Гонг-Конг, — написал Чехов в «отчетном» письме Суворину 9 декабря 1890 года. — Бухта чудная, движение на море такое, какого я никогда не видел даже на картинках; прекрасные дороги, конки, железная дорога на гору, музеи, ботанические сады; куда ни взглянешь, всюду видишь самую нежную заботливость англичан о своих служащих, есть даже клуб для матросов. Ездил я на дженерихче, т. е. на людях (двухместная повозка с рикшей. — Прим. авт.), покупал у китайцев всякую дребедень и возмущался, слушая, как мои спутники россияне бранят англичан за эксплоатацию (так в подлиннике. — Прим. авт.) инородцев. Я думал: да, англичанин эксплоатирует китайцев, сипаев, индусов, но зато дает им дороги, водопроводы, музеи, христианство, вы тоже эксплоатируете, но что вы даете?» Восхищение «колониальным оазисом», составлявшим резкий контраст с сахалинским «адом», не понравилось ваятелям канонического облика «интеллигента в пенсне». И в первом советском «Полном собрании сочинений» от чеховского пассажа осталось лишь первых полтора предложения.
Интересно, что Чехов, хорошо изучивший погодную карту региона по статье У. Шпиндлера «Пути тайфунов в Китайском и Японском морях», сумел предсказать задолго до поездки появление тайфуна, который действительно обрушился на пароход в Южно-Китайском море. Когда пароход бросало как щепку, то, как вспоминал много позже брат, Михаил Павлович, к Чехову «подошел командир «Петербурга» капитан Гутан и посоветовал ему все время держать в кармане наготове револьвер, чтобы успеть покончить с собой, когда пароход пойдет ко дну». На самом деле, как выяснилось из недавно найденных материалов, опасности большой не было, это был, скорее, «морской розыгрыш», «прикол» капитана-одессита (хотя и уроженца Эстляндии), прознавшего про чеховский Smith & Wesson. Плавание по суровым дальневосточным морям, общение с командой и пассажирами, дружба с судовым доктором Александром Викторовичем Щербаком, заход в Сингапур (который Чехов «плохо помнил», потому что при осмотре местных достопримечательностей ему «почему-то было грустно» и он «чуть не плакал»), необычные похороны покойников в морской пучине — все это откладывалось в памяти писателя.