Журнал «Вокруг Света» №05 за 1972 год
Шрифт:
Продолжение следует
Перевел с английского Л. Жданов
Ищите женщину!
Да, именно такой призыв несся минувшей осенью над океаном. В Атлантике потерялся маленький тримаран «Коала III», на борту которого была Эдит Бауман, первая женщина, бросившая вызов океану. Она решила в одиночку пересечь Атлантику, точнее не в одиночку, а в компании любимой собаки по имени Шатц.
...Тучи медленно поползли вниз. Казалось, что они вот-вот коснутся воды. Волны перехлестывали через оба поплавка тримарана. Эдит в спасательном поясе не выпускала руль, стараясь удержать судно по ветру. Паруса были убраны
С самого начала ее затея была встречена скептически. Женщина, вздумавшая в одиночку состязаться с Атлантическим океаном! Нет, это невозможно, это даже не смешно. Не каждый опытный моряк отважится на такую прогулку. Но, несмотря на все отговоры друзей и родных, 24-летняя немка из Гамбурга начала серьезно готовиться к переходу. Будучи опытным яхтсменом, она не раз принимала участие в прибрежных соревнованиях. Впоследствии Эдит расскажет, что окончательное решение она приняла после разговора с Чичестером. Она поделилась со знаменитым путешественником своими планами и в ответ услышала: «Почему бы нет, если вы чувствуете в себе силы для такого плавания».
Из всех парусных судов Эдит остановилась на тримаране: он был ей хорошо знаком. Затем надо было научиться обращаться с передатчиком, ее тренер уделял этому особое внимание. На подготовку ушло несколько недель. И вот Плимут. Здесь был дан старт ежегодной регате яхтсменов-одиночек по маршруту Великобритания — США. Среди тридцати спортсменов была и Эдит Бауман.
— У меня не было намерения или даже надежды выиграть в этих соревнованиях, — впоследствии рассказывала Эдит. — Просто я хотела доказать всем, что женщина тоже сможет в одиночку пересечь океан. Время не имело для меня значения, поэтому я выбрала самый длинный, но зато самый надежный маршрут через Азорские острова.
Первые дни прошли без особых приключений. «Коала III», подгоняемая попутным ветром, глотала милю за милей. Других участников соревнований Эдит потеряла из виду в первый же день. Через каждые пять часов вахты Эдит закрепляла руль и забиралась немного передохнуть в каюту, где, кроме ее кушетки, поместился лишь передатчик с батареями. Два раза в сутки она связывалась с землей и сообщала свои координаты. Время от времени ее обгоняли огромные океанские лайнеры. Экипаж и пассажиры, наслышанные о женщине, пересекающей в одиночку океан, шумно приветствовали с палубы отважную путешественницу.
— Меньше всего приходилось спать ночью, — рассказывает Эдит. — Мне все время казалось, что, если я усну, то непременно столкнусь с каким-нибудь судном. Из Лондона передавали информацию обо всех участниках гонки и их координатах. Немало лестных слов слышала я и в свой адрес.
Однажды утром Эдит разбудил лай Шатца. Выйдя из каюты, она увидела в десяти метрах от тримарана акулу. Та, видимо, надеялась поживиться остатками пищи. Хуже было бы, если бы она, обидевшись, решила попробовать на зуб один из поплавков яхты... Но все обошлось.
Две недели пролетели незаметно, и у Эдит появилась уверенность, что путешествие закончится благополучно. До берегов Америки при попутном ветре оставалось еще дней 10—12.
Начавшийся шторм на первых порах не очень испугал Эдит. Убрав паруса, она выкинула плавучий якорь, как учили ее в яхт-клубе, и приготовилась пережидать непогоду. «Коалу» как пробку швыряло по волнам, но пока она слушалась руля. На второй день шторм усилился. Волна сорвала и унесла плавучий якорь, порывом ветра как соломинку переломило мачту. С каждым часом тримаран все больше ложился на воду, и Эдит поняла, что, если в ближайшие часы не придет помощь, она погибла. С трудом добравшись до передатчика, она начала отстукивать сигналы SOS. Из Лондона сигнал бедствия сообщили всем судам в западной Атлантике. «Ищите женщину!» — добавил от себя радист. На призыв откликнулся французский военный корабль, попросив уточнить координаты. Через два часа, когда Эдит потеряла последнюю надежду, он подошел к гибнущей «Коале». Эдит с Шатцем в руках ступила на борт корабля.
— Что вы думаете о своем путешествии? — спросили Эдит по возвращении на родину.
— Только случайность помешала мне успешно закончить его. Если бы не поломка мачты, то сейчас бы меня встречали у берегов Америки. Но главное — это я твердо знаю — такое путешествие по силам женщине. И я постараюсь его повторить. Надеюсь, успешно.
Л. Романов
На коня!
Из записок лесника
«На коня!» — этот тост в грузинском застолье произносится последним. Потом гости идут по домам — заниматься своим делом. Я же вел дневник, записывая все, что принес день. О нашей работе легче рассказать, чем сделать ее. Надо было пройти и обследовать горные леса Грузии — те, что выросли сами и что посадили люди, составить карты и дать совет, где и что нужно сажать. Что записывают лесники в экспедиции? Домой для обработки они привозят «с поля» кипы карт, схем и актов обследования, где указаны размеры, возраст, болезни деревьев, их породы, качество посадок, плотность, где сказано о травяном покрове, почвах, воде и стихийных бедствиях — сказано обо всем этом языком актов. Вероятно, не только это записывают лесники в экспедиции, если потом в дневнике можно прочесть, как прочел я в своем: «Я сюда когда-нибудь еще вернусь, дзиа Баграти! Вы ведь и не подозреваете, может быть, что ваша земля граничит с раем? Нет, скорее вы это знаете, потому и лицо ваше такое светлое». ...Мохеви, Ахмета, Душети, Давати, Харагоули, Хидари, Маяковски, Зеиндари...
Я полюбил теперь действие. Люблю, чтобы мои руки меняли вещи.
Раньше, давно-давно, у меня появилось чувство прикосновения: я дотрагивался до вещи и сразу узнавал ее сущность, подходящую или неподходящую для меня.
Я отпилил на лесопилке кусок от понравившейся мне сосновой доски и хотел ее очистить. Но столяра на его обычном месте, под навесом, не нашел. Я пошел домой. В ларьке рядом с пекарней купил круглый лаваш, а пекарь разогрел его мне в пурне — печи для хлеба. Специальным крючком на длинной палке, похожим на багор, опустил его в яму и скоро достал свежим, горячим. Вышел из пекарни и вдруг услышал, что кто-то рядом строгает доски — звук, который ни с чем не спутаешь. Посмотрел за дом: немолодой мужчина и мальчик в четыре руки работают. Я попросил у них рубанок поменьше. Такого у них не было. Так что мне пришлось только держать мою доску, а они ее строгали.
Я сказал уже, что не люблю вещи, которых не коснулась моя рука, не изменив их по-моему, а этой доски коснулось по меньшей мере восемь ладоней, считая того, кто помог мне отпилить ее на лесопилке, не считая тех, кто рубил и пилил дерево на части; и все руки были хорошие.
На этой доске я и пишу.
В горах можно встретить медведя, но это почти наверняка безопасно. Можно упасть с лошади, но лучше не надо, не стоит. Мы двигаемся медленно. Шалва, ставший на время нашим проводником, предпочитает с лошади не слезать, как настоящий горец. Но мне холодно, и я часто спешиваюсь. Разомнусь — и снова в седло. Часа через два мы так далеко уже заехали, что человека не слышно и не видно. Привязываем лошадей. Я на своем седле оставляю куртку сверху, чтобы не вымокло. Дождь ловит нас на хребте. Мы успели подняться и посмотреть один участок. Сосны здоровые, хорошие. Чуть ниже тоже лес. Должен быть самосев. Такая же саженая роща на другой стороне, через ущелье, туда под таким дождем и думать нечего попасть.