Журнал «Вокруг Света» №05 за 1977 год
Шрифт:
...Бывший францисканский монастырь Иоганнесклостер — странное сооружение: огромное, с закопченными высокими сводами в центральном зале, прохладное даже в жару, с многочисленными комнатами, лабиринтом галерей, коридоров и зарешеченных переходов. Здесь хранится часть городского архива и содержатся редчайшие экспонаты краеведческого музея. На стенах висят парадные портреты бесчисленной череды бургомистров и расчищены ценные фрески XIV—XV веков. И... здесь живут люди. В комнатках-кельях, прорезанных в толстенной стене, живут-доживают дни старушки: крохотная — размером с письменный стол — кухня, почерневшая от старости мебель в микроскопической гостиной (она же спальня), масса желтых фотографий на стенах,, ситцевые застиранные
Разумеется, Иоганнесклостер никто не собирается сносить, но ведь в реставрируемых и заменяемых жилых домах тоже есть почтенные пожилые люди, «прикипевшие» к устоявшемуся, хотя и малоудобному, укладу. (Как быть с ними? Это еще одна грань проблемы — грань психологическая.
Как нельзя более уместно здесь, в Иоганнвоклостере, хранилище рукописных списков и инкунабул. Протоколы средневековых процессов, бухгалтерские журналы, финансовые отчеты городских казначеев, толстенная библия на пергаменте — печатная, но с рукотворными рисунками, заставками и буквицами; овод канонического права — неподъемная книга с медными застежками... В этих залах мы беседовали с сотрудником городского архива, историком доктором Петером Эрквитцем. И очень быстро разговор перешел с древней истории на проблемы современного развития морского порта Штральзунда.
— Заметьте, здесь один из самых сложных узлов, — убеждал меня доктор Эрквитц. — Все едут на работу в парт через город. И туристы тоже отправляются в порт, чтобы отплыть в другие страны. Но хорошо ли это, когда такой поток пересекает старый центр? Ведь зданиям, да и камням мостовых цены нет! А теперь поставим вопрос по-другому: что же, закрыть центр? Лишить улицы людей, а людям предложить расстаться со старинными улицами? Но ведь одно без другого немыслимо! Город жив, пока человек чувствует себя в нем свободно. Представьте себе Штральзунд, накрытый «стеклянным колпаком», — жуткая картина. Вот и приходится искать выход: строить обходные дороги, но одновременно воспитывать в людях уважение к старым стенам...
В словах Петера Эрквитца воедино сплавлялась старая и новая история, поэтому неудивительно, что работа его — в числе прочих сотрудников городского архива он разрабатывает проект дальнейшей реконструкции города — тоже сплав: древних зданий, новых идей и требовательных забот о домах и людях.
«Егерхютте»
...На стенах — шкуры, рога, головы лося и кабана, керосиновые лампы, старинные фонари, чучела птиц. Висят капканы, связки лука, котелки, почему-то колокол. Сиденья устланы кабаньими шкурами. На полках выстроились горшки, прялка, ступка с пестом. Есть еще огромные бутыли из-под вина, допотопные мельницы для кофе и перца . И знакомые грифоны — теперь уже в виде подсвечников — топорщат перья, ежась от натеков теплого воска.
Весь центр большого помещения с двускатной крышей из темного старого дерева занимает могучая жаровня. Пахнет подогретым хлебом, разносится аромат жареных оленьих отбивных, и булькает в котле над огнем знаменитый ростокский хайдезуппе— мясной суп на 27 травах, растущих на вересковых пустошах. А все вместе называется «Егерхютте» — «Охотничья хижина».
Директор «Егерхютте» Лютц Гирулат — могучий тридцатилетний мекланбуржец — совмещает здесь
До открытия Хижины оставалось еще немного времени, и Гирулат так начал рассказ о своем детище:
— Экзотика бывает обыкновенная и необыкновенная. Сначала об обыкновенном. Блюда у нас только охотничьи, в этом и замысел: мясо кабана, оленя, косули. Музыка только народная: джаз можно в любом баре услышать, верно? Все повара — официанты, и все официанты — хоть немножко, а повара. Теперь что у нас необыкновенного? Нет пива. Вот так — нет и все! Мы считаем, что там, где начинается пиво, кончается веселье. Кстати, картошки тоже нет: ее можно дома съесть сколько угодно. «Экипаж» нашей Хижины — исключительно молодежь: средний возраст 24—25 лет. И все играют на народных музыкальных инструментах. Ссор с гостями не бывает в принципе. За четыре года набралось только два конфликта. Первый — «Почему нет пива?» Второй... — да-да, вы абсолютно правы — «Почему не подают картошку?» Извините, уже восемь часов. Пора впускать гостей.
Не успел зал заполниться, как над столиками разнесся зов охотничьего рога, и сразу же в хижине появились ряженые: стрелок с ружьем, фермеры с цепом и фонарями, солдат, вооруженный палашом, повар с половником (он отбивал на нем ритм), бродячий монах в рясе с капюшоном и с сумой на боку. Возглавлял шествие и задавал ему тон ответственный директор Лютц Гирулат — теперь уже не в белом халате, а в охотничьем облачении и кожаном фартуке.
«Экипаж» Хижины церемонно продвигался по залу, и в помещении сразу воцарился юмор. Любое слово невозмутимых официантов-музыкантов-актеров сопровождалось взрывом хохота. И тут же песни, которые пели все. И завязывались хороводы — тоже для всех...
Публика вливалась в действо самым естественным образом, словно была готова к нему за неделю, хотя многие пришли сюда в первый раз. Так, наверное, бывает всегда, когда нарождается новая народная традиция.
Нет, вряд ли можно назвать хижину «рестораном». Это, в первую очередь, народный балаганный театр, где зрители-участники могут еще и вкусно поесть...
А когда гости начали расходиться, к нашему столику подсел усталый аккордеонист Вальдамар Экман — получасом раньше, отложив инструмент, он разносил по столам жареную оленину.
— Я уже «старик», тридцать восемь лет как-никак, с молодыми тягаться трудно: они и сноровистее, и играют сразу на нескольких инструментах. Как я попал сюда? Да ведь я же строил это здание! Был строительным рабочим, участвовал, помимо прочего, в художественной самодеятельности, а как Хижину возвели — так здесь и остался: понравилось. И не я один строил — весь «экипаж» принимал участие, каждое бревнышко укладывали собственными руками. А потом ходили по деревням — выпрашивали утварь: ведь такую нигде не купишь. Теперь у нас вся обстановка своя, местная. И олени, кабаны тоже из здешних лесов. Получили от охотоведов разрешение на отлов и пользуемся им в разумных пределах. Леса-то богатые, надо только завести с ними добрые отношения, и тогда сама природа становится на нашу сторону. Словом, думается мне, что порядок, сложившийся у нас, самый разумный. Конечно, мы подчиняем гостей своему вкусу, своей атмосфере, своим шуткам, наконец, но, по-моему, делаем это так ненавязчиво, что никто вроде бы и не в обиде.
Я огляделся. Судя по улыбающимся лицам, в обиде никто действительно не был.
Чугунные грифоны тоже улыбались и, может быть, даже пели, только этого никто не слышал...
«Охраняется законом...»
Так уж получилось, что сначала я отведал хайдезуппе, а потом увидел самое «хайде» — пустошь. Это было по дороге из Ростока на остров Рюген. Хорст Шёвфельд обернулся ко мне, махнул рукой куда-то в сторону и объявил:
— То, что ты хотел увидеть, — хайде.