Журнал «Вокруг Света» №06 за 2006 год
Шрифт:
Что ж, пришлось принять на просоленную душу полстакана разбавленного спирта. И в соответствии с неписаным указом выполнить много раз наблюдаемый мною ритуал.
Выдохнуть. Задержать дыхание. Выпить. Запить. Выдохнуть. Закусить.
И, неторопливо закурив, с видом знатока небрежно бросить:
— Качественное шило! Не галоша! (Услышав в ответ уважительное: «А то! Не с реактора, чай, сливали…»)
«Галоша» (он же «кислый» или «шмурдяк») — это технический спирт. А порядочный мореман пьет (по возможности) исключительно спирт питьевой, из отборных сортов зерна, обладающий, как гласит этикетка, «мягким, изысканным вкусом». Как
Заполярное сибаритство
…Я вышел на палубу. Шторма как не бывало. Тихо плескалось море, плавно пикировали на корму чайки — туда, где стояли контейнеры с мусором (здесь отбросы не выкидывают в море, как курортники за борт бычки, а сжигают). Прямо по курсу, как Сцилла и Харибда, сходились берега Новой Земли и острова Вайгач. Пролив Карские Ворота неширок, а местами и вовсе угрожающе тесен, но волноваться больше не хотелось. По телу разливалось приятное тепло, разогретые мысли текли неторопливо. Да и то, что рядом наконец земля, как-то успокаивало.
— В случае чего, доплыву, — умиротворенно думалось мне. Угрюмое, стальное и непокорное Баренцево море, полное тайн, радиоактивных отходов и затопленных химических боеприпасов, оставалось позади. А впереди приветливо зеленело Карское, и уже кое-где, как островки, как плотики, как каяки эскимосов, поблескивали льды…
Кормят на «Арктике» в соответствии с морскими традициями, то есть от стола просто отваливаешься. Два обеда — это закон. Завтрак, ужин, чай. Пока не закончились — фрукты. Хлеб и чеснок на столах — без счета (чеснок — не от вампиров, от цинги).
В спортзале постоянно играют в волейбол — для футбола места все-таки не хватает. В бассейне — а точнее, в двух — понятно, плавают. Но главная роскошь на корабле — это баня. Здесь можно испытать то самое, знакомое мне с армейской юности (в тунгусской тайге) удовольствие, когда изработанное тело плывет в полуреальности, в пару, а кто-то все поддает и поддает дубовым веничком сначала по пяткам, потом по ногам, все сильней и сильней, пока, не угорев, с криком «мамочка!» ты не соскочишь с полка и не нырнешь в ледяную купель. Потом в одном полотенце выходишь на палубу. От тебя валит пар. Проверено: пятнадцать минут человек не замерзает на самом лютом ветру. Впрочем, это относится к берегам. Здесь — от силы пять…
Баренцево моря
Окраинное море Северного Ледовитого океана (1 405 тыс. км2), омывающее берега России и Норвегии. Море ограничено северным побережьем Европы и островами Шпицберген, Земля Франца-Иосифа и Новая Земля. Главный порт — Мурманск. Юго-западная часть моря зимой не замерзает из-за влияния Северо-Атлантического течения. В данный момент серьезную проблему представляет радиоактивное загрязнение моря, возникшее в результате деятельности советского/российского ядерного флота. Названо море в честь Виллема Баренца, голландского мореплавателя — первого европейца, пытавшегося в 1596 году найти северный морской путь в Азию.
Адова романтика
И все же временами мне казалось, что легендарный атомный ледокол «Арктика» никакой не мирный пароход, а закамуфлированный крейсер. Посудите сами. Военная дисциплина. Странные, таинственные зачехленные предметы на палубе, к которым запрещено приближаться. Да и капитан, который по морскому уставу имеет право пристрелить любого. Но это лишь в крайних случаях...
— Слава Богу, о таких случаях даже не слышал, — Владимир Куликов, капитан ледокола, оказался на удивление улыбчив и приветлив.
Ласковое, почти теплое солнце освещало его апартаменты (капитану положены кабинет, спальня, гостиная), играя зайчиком на старых фото и на коллекциях трубок. «А, нет, уже не курю». Но запах табака пополам с черносливом успел въесться в плюш гардин, в кожу диванов и кресел, невидимой тенью навис над столом, на котором красовались армянский коньяк и карты. Карты, конечно, не игральные — шкиперские.
Вообще, в Арктике и на «Арктике» мало романтики, если судить о ней по Жюлю Верну. Зато много того, что так редко встретишь нынче на берегу: человек на борту никогда не остается наедине со своим несчастьем: если уж беда приключилась, то здесь и горе, и радость — на всех. И нет того, от чего сходят с ума в городах, — одиночества. Как нет и подонков. Такие здесь не приживаются, ибо замкнутый мир корабля — как лакмусовая бумажка, ничего не утаить под лаковой улыбкой, ничего не скрыть под глянцем политеса.
— О деньгах мы вообще здесь не говорим, — негромко продолжал капитан, явно уставший после портового ада и чистилища шторма. — Рейс — четыре месяца, без заходов в порты, но на деле получается, что ходим по году и более, матросу платят в среднем семьсот, если в долларах, да три доллара в день вычитаем за еду — считайте сами…
Вскоре я и сам пойму, что основная масса моряков на «Арктике» отнюдь не за деньгами выходит в море. Эти люди, проведшие под низкими небесами высоких широт по двадцать, а то и по сорок навигаций, ищут здесь чего-то иного.
Чего? Быть может, того же, что ищу здесь и я, а именно: крайней, беспредельной воли. И это несмотря на жесткие рамки распорядка: четыре часа вахты, четыре — подвахты, четыре — сна. И все по новой. И только мятежный твой дух не втиснут в робу — драишь ли ты концами палубу или белыми бахилами пробуешь на ощупь горячие решетки пола в реакторе — дух остается свободен…
Мишки на севере
Три недели мы тащимся вдоль пустых берегов. Иногда дрейфуем во льдах по трое–четверо суток, и тогда приходят медведи. Первый день они сидят неподалеку. Их подманивают батонами, густо помазанными сгущенкой.
— Иди, Миша, ну, иди, глупый! — заливается боцман Федос, сорок лет назад отслуживший срочную на северах, да так и бросивший здесь якорь.
— От бисова дитина! Дывись, який хитрый! — вторит ему земляк Микола. Мишки крутят носами, но потихоньку смелеют. Вскоре они уже сидят у бортов и ревут: дескать, дай! дай! сгущенки дай! А через день медвежата уже вовсю карабкаются на борт, нарываясь на шлепки мамаши: она по очереди оттаскивает их за шиворот вниз, а они — вырываются и верещат…