Журнал «Вокруг Света» №06 за 2006 год
Шрифт:
Все стрекотал и щелкал, и пел ядерный кузнечик в двух шагах от меня.
— Все. Десять минут, — сказали мне.
Я вышел. Шлюз. Душ. Полстакана.
— Шило будешь? — спросили ребята, — а надо…Ты ж теперь отсечник!
Мертвые с косами
Арктический берег представляет собой сплошную скалистую полосу. Пять тысяч верст — и никого. Только как в старом фильме «Неуловимые мстители»: «мертвые с косами стоят, и тишина…» Кресты брошенных кладбищ, обломки заборов и руины бараков. Кресты — на могилах моряков, зеков и охранников. Заборы и бараки — остатки самих лагерей. И выступающие местами из вечной мерзлоты, подмываемой океаном,
Порой в редких поселках, вставших на месте лагерей, появляются родственники погибших и забирают останки в родные места. Зачем? Ссыльные, что спят на скалистых берегах, давно примирились и с этими местами, и с судьбой…
— Они, однако, хорошо работали, — уважительно говорят о них местные, — придумали сейнерами корюшку ловить…
…Пошла шуга — какая-то каша из снега, льдинок и воды.
Нас догнал сухогруз, «морковка» по-здешнему (прозванный так из-за ярко-оранжевой полярной окраски бортов), на котором нам предстояло продолжить путь. «Арктика» не смогла бы в дальнейшем войти в бухту Тикси — та слишком мелка. «Морковка» же шла в Тикси за лесом, предназначавшимся для перевозки в Германию, и согласилась принять журналистскую группу на борт.
Нас провожали на баке все, кто был свободен от вахты. Я и не думал, что так сроднюсь с этими людьми… Впрочем, любая встреча в океане — событие, и, может, матросы пришли на бак просто от скуки?
— Прощайте, ребята! — Отсечники сунули нам флягу спирта тройной очистки. — Вам пригодится…
Мы обнялись.
— Живей, мать вашу за ногу! — орал в мегафон старпом с «морковки», а ну, живей!
Нас пересаживали в грузовой клетке. Мы взмыли в низкое, колючее небо. Ветер швырнул нам в лицо обрывки облаков, ошметки волн, огрызки льда. Очередной порыв — и клетка резко накренилась. Коричнево-зеленая бурлящая бездна угрожающе приблизилась, и мы, побросав рюкзаки, схватились за решетки. Через пару минут мы уже были на борту нового судна. Правда, норд-ост сорвал и унес в море мою лихую капитанскую кепочку с якорьком…
— Вот и дань, дешево отделались, — встретил нас на «морковке» старпом, — я, вообще-то, ставил, что вы свалитесь…
— На что спорили? — зло спросил его оператор, который, как боец автомат, так и не выпустил из рук камеру, чуть не угодив вместе с ней под борта. — На шило, — буднично ответил тот.
Я встречу «Арктику» спустя полгода на подходе к Дудинке. Они будут тянуть тот же рейс, так и не сойдя с тех пор ни разу на берег. Я отдам им кассету с фильмом о них, день в день с его выходом в эфир.
Мы пожмем руки через борта — на пятидесятиградусном морозе, на ветру.
У морских радистов принято в конце передачи ставить в знак прощания две группы цифр. «88» — «Я вас целую» — ставится редко. «73» — «До свидания» — чаще.
— Восемьдесят восемь, — крикну я им.
— Семьдесят три, — спокойно ответят мне.
Закон — тайга
До самого Диксона в белом мареве тянулись дикие берега. И лишь выше, перед самым выходом в океан, в сгустившемся сумраке, вдруг вспыхнули огоньки какой-то полузабытой деревушки, потянуло дымком из печных труб. Донесся запах чуть пригоревшего хлеба и кислого тепла из овинов.
«Арктика» встала, как и атомоход «Вайгач», с некоторых пор помогавший проламывать путь для «морковки» (один — впереди, другой — окалывая мгновенно схватывающийся лед по бортам сухогруза, то чуть отставая, то вырываясь вперед, то забегая с другого бока).
Встала и «морковка», чуть вздрогнув контейнерами с грузом. С берега в круг света палубных прожекторов
Конечно, узнай хозяин сухогруза о том, что моряки на свой страх и риск возят от Дудинки до Диксона местных и груз, капитану грозит увольнение. Но они все равно идут на это — не бросать же людей. Хоть раз в месяц, но возьмут на борт больных или отпускников да контейнер-другой с патронами, спиртом и магазинной едой: консервами, шоколадом и прочим, чего не приготовишь в домашних условиях…
Отвернулись капитаны, делая вид, что пятиминутная остановка — плановая. На сбивающем с ног ветру прямо на лед матросы опустили в грузовых клетках людей и контейнеры, скинули мешки. Затем подняли на борт пару тюков с нельмой да муксуном — единственным, чем могут отблагодарить моряков местные. И так и остались стоять, темными пятнами на высвеченном льду, жители деревни Емельяново, где четыреста дворов и нет ни больницы, ни почты, ни магазина.
Впрочем, я думаю, и таинственный хозяин сухогруза прекрасно знает, что здесь, как и повсюду на Севере, моряки возят местных. Ведь иначе нельзя. Тут живут по забытым на Материке законам добра и чести, тут как бы сошлись в один постулат все религии мира: «Поступай с людьми так, как хочешь, чтобы поступали с тобой», как перекипели и переплавились тут все национальности, оставив только две: «русские» — это все европейцы, и «якуты» — с ударением на последнем слоге — все аборигены.
Потому что если ты здесь кому-нибудь не поможешь, то кто же тогда поможет тебе?
— Знаешь, как в тундре да в тайге с негодяями поступают? — спросил меня капитан сухогруза, когда мы вновь тронулись в путь и заревели впереди да по бортам атомоходы.
— Знаешь? — повторил он и прихлебнул крепчайшего чая, почти чифиря, без которого не удастся выстоять самую поганую вахту, не зря прозываемую «собакой», — ту, что с двенадцати ночи до четырех.
— А очень просто, — не дожидаясь ответа, закончил он мысль. — Раз объяснят человеку, два. Видят — не понимает, душа в нем подгнила… На третий раз объяснят уже, знаешь ли, жестами.
И он замолчал, всматриваясь через стекло рубки вдаль. Пауза затягивалась.
— Ну, а не поймет и в третий? — не выдержал я.
— Напоят, отвезут в тундру подальше и выпустят, — спокойно ответил капитан. — Если и выйдет оттуда, то другим человеком.
— А если не выйдет? — потрясенный, спросил я.
— Так и греха ни на ком нет — сам же не вышел, — так же невозмутимо ответил мне капитан....
Жизнь на воде
Если верить медицине, то человек в абсолютно экстремальных условиях (это когда среднегодовая температура от нуля до плюс пяти) долго существовать не может.
Поселок Тикси, расположенный к востоку от устья Лены, это спорное утверждение как опровергает — самим фактом своего существования, так и доказывает — тем, что постепенно вымирает.
Его времена давно прошли. Все, что осталось от главных морских ворот Якутии и важнейшего порта на Севморпути, — это щербатые грязные улицы, пятиэтажки, большей частью заброшенные, да ларьки с дешевой водкой, вокруг которых и сосредоточилась вся современная жизнь. Еще кувыркается на волнах катерок морской стражи Арктического погранотряда, что берет на борт четыре человека и развивает скорость весельной лодки (за какими шпионами, браконьерами и контрабандистами ему угнаться?). И как апофеоз запустения — мозолит глаза распиленный фюзеляж самолета, валяющийся на пирсе, — не успели вывезти и сдать в металлолом…