Журнал «Вокруг Света» №06 за 2007 год

Журнал Вокруг Света

После «прогулки по вернисажу» отправляюсь на премьеру. В такой форме — три действия с одним антрактом — сдает зачет по актерскому мастерству третий курс, руководят которым заслуженные артисты России Михаил Лобанов и Алексей Гуськов. В классе, то есть в зрительном зале, свободных мест практически нет: собрались педагоги, студенты, сотрудники школы. Играют три отрывка из разных по жанру драматургических произведений. Роковые страсти, кипящие в горьковской ночлежке, сменяются утонченно-интеллигентными сценами из чеховской «Дуэли», за ними — искрометный «Веер» Гольдони, с зажигательными танцами на грани буффонады. Совершить столько перевоплощений в одном спектакле и для опытных актеров наверняка непросто, но ребята справляются с задачей виртуозно. Не знаю, как насчет высоких оценок (обсуждение проходило за закрытыми дверями), но по крайней мере овации публики они вполне заслужили…

Школьные истории — 1

Лучший способ познакомиться с историей школы-студии — заглянуть в архивы музея МХАТ, который находится неподалеку, в доме № 3-а по Камергерскому переулку. Тем более что именно это высокое серое здание с гулкими лестничными маршами, а точнее, его второй и третий этажи, ныне превращенные в хранилище фондов, и были отданы шестьдесят четыре года назад под… Впрочем, все по порядку. 26 апреля 1943 года, на следующий день после смерти Немировича,

газета «Правда» опубликовала постановление Совнаркома об увековечении памяти народного артиста Союза ССР. Пункт 3-й этого документа гласил: «Основать при Московском орденов Ленина и Трудового Красного Знамени Художественном Академическом театре им. М. Горького школу-студию имени Вл. И. Немировича-Данченко». Ничего себе «предлагаемые обстоятельства»! Вокруг война, смерть, голод, разруха, а тут вдруг — театральная школа! Но если попытаться восстановить ход событий, то многое станет на свои места. Начнем с того, что еще в ноябре 1940 года Немирович послал председателю Комитета по делам искусств Храпченко письмо-ходатайство, где называл создание школы «ближайшей и неотложной задачей», объясняя это тем, что «молодые актеры, приходящие из других театров, в большинстве случае не могут, ввиду специфических требований Художественного театра, удовлетворить ни руководство, ни режиссуру». При том, что в том самом сороковом году состоялась премьера обновленной постановки «Трех сестер» и триумф был полным, шквал хвалебных рецензий вызвал в душе мастера только раздражение. Он писал: «Эти комплименты по адресу коллектива вводят в заблуждение самый коллектив. Он может думать (да и думает!), что все необходимое постиг и крепок на этом пути…» Вскоре после гневных строк и последовало то самое ходатайство. Любопытно, однако, что Немирович не попытался хоть как-то ускорить прохождение по инстанциям столь, казалось бы, важной для него бумаги. А ведь когда того требовали обстоятельства, он умел и вмешаться. К примеру, когда в 1942 году был сослан его коллега и единомышленник, режиссер и театральный педагог Сахновский, впоследствии ставший первым ректором школы-студии, то Немирович напрямую обратился к Сталину: «Лучший из имеющихся у меня двух-трех (режиссеров. — Ред.) В.Г. Сахновский выслан из Москвы… Если можно, дорогой наш покровитель, помогите вернуть его». Через два дня ссыльный получил телеграмму: «Вы свободны. Ждем». В случае со школой он почему-то медлил. Лишь спустя три года, 21 марта 1943-го, Немирович созвал к себе на квартиру руководство театра с тем, «чтобы поговорить о школе». За это время ее идея успела оформиться и вылилась в его представлении в «нечто другое: студия-школа или школа-студия». Тогда же Владимир Иванович наконец обратился с ходатайством к самому «отцу народов». Это послание фактически оказалось предсмертной просьбой мастера: 25 апреля он ушел из жизни. Сложно сказать, насколько это обстоятельство повлияло на решение Сталина, однако просьба была выполнена безотлагательно. Школа-студия сразу получила путевку в жизнь, а вместе с ней и прописку по адресу: проезд Художественного театра (так с 1923 по 1992 год именовался Камергерский переулок), дом 3-а.

Выпускной спектакль «Мандат» по пьесе Николая Эрдмана был поставлен в 2007 году и идет на учебной сцене

Новые веяния

Студенческие спектакли — это не только способ проверить и оценить знания учащихся. Каждый показ — лишняя возможность для них проявить себя и быть замеченным. Удачные спектакли, даже не обязательно дипломные, сейчас идут по нескольку лет. Так, поставленная Аллой Сигаловой хореографическая миниатюра «Кармен. Этюды» не сходит с афиш студенческого театра уже второй год, а «Январь» по пьесе Йордана Радичкова даже вошел в репертуар Театра Пушкина. Так что к выпуску каждый студент имеет в активе по четыре-пять серьезных ролей.

Не говоря уже о том, что все ребята обязательно заняты в спектаклях МХАТ. Исконная связь школы-студии с театром, конечно же, никуда не делась. Сейчас, например, его художественный руководитель Олег Табаков заведует здесь кафедрой актерского мастерства, как некогда ею заведовал Олег Ефремов. Однако если традиционно занятия вели исключительно артисты МХАТ, то с недавнего времени со студентами работают представители еще четырех московских театров: «Сатирикона», «Табакерки», МТЮЗ и Театра Пушкина. Правда, порой из-за этого случаются небольшие «творческие конфликты», когда руководитель курса приглашает выпускника в свой театр, а Табаков предлагает место во МХАТ. Обычно в этих случаях уходят к мастеру курса. Бывает и так, что курс специально набирается режиссером «для себя». Так, в прошлом году практически целый выпуск, который вел Константин Райкин, пополнил труппу «Сатирикона».

«Вообще прошли те времена, когда нас сравнивали с «монастырем», то есть когда школа была, по сути дела, закрытым заведением, существовавшим исключительно «при театре и для театра». И это проявляется не только в том, что мы пользуемся услугами актеров и педагогов, не работающих во МХАТ. Если советская театральная школа была изолирована от других искусств, — студентам не разрешали сниматься в кино, за это могли выгнать и выгоняли — то теперь у нас, напротив, приветствуется ранняя профессионализация. На мой взгляд, это правильнее. Ведь театр — не искусство скрипача, где необходимо многолетнее оттачивание техники. Здесь все происходит быстрее. Если человек одарен, то ему порой требуется лишь небольшая «шлифовка». Иногда проходит год-два — и студента уже начинают всюду приглашать. Кстати, то, что удачные спектакли теперь подолгу идут на разных сценах, в том числе и на новой сцене МХТ, — тоже новшество. Раньше давали сыграть разве что премьеру на малой сцене, и то это считалось очень почетно. Теперь же у наших ребят к концу учебы есть не только навыки плавания в маленьком бассейне, но они уже понимают, что такое река, море, океан по имени театр».

Профессор Анатолий Смелянский руководит школой-студией с 2000 года

Мы беседуем с доктором искусствоведения, профессором Анатолием Мироновичем Смелянским, руководящим школой-студией с 2000 года. В первую очередь меня интересует, как сочетаются в ее стенах верность традициям с необходимостью не отставать от общего развития мирового театра.

«Разумеется, у нас по-прежнему уделяется большое внимание изучению классической системы Станиславского. Однако недавно вошла в преподавание в определенном объеме и техника Михаила Чехова. При том, что в целом являясь продолжением метода Станиславского, она отчасти вступает с ней в полемику. Впитаны нашей школой и принципы игрового театра, предложенные Мейерхольдом. Сейчас у нас больше внимания уделяется ритмико-движенческим дисциплинам, то есть языку актерского тела. Раньше в школе-студии преобладала трактовка учения Станиславского

как системы психологического актерского мастерства. Но ведь это не совсем так! Потому что сам Константин Сергеевич никогда не отделял психику от физики и, в конце концов, пришел к идее метода физических действий, и даже пригласил Мейерхольда преподавать у себя в оперно-драматической студии.

Хотя, конечно, в глазах мировой общественности наша школа по-прежнему остается «осененной» — идеей Художественного театра, Станиславским… Многие верят, что в России владеют особым секретом обучения артистов, прививки, как они говорят, «метода» Станиславского. Поэтому с 1980-х годов, как только открылась страна, у нас начались активные контакты со всем миром. А в 1990-х возникли устойчивые международные программы. 15 лет назад мы запустили обмен с Национальным театральным институтом Юджина О’Нила (штат Коннектикут), 10 лет назад — аспирантскую актерскую программу совместно с Институтом высшего театрального образования при Гарвардском университете».

Изменились ли за последние годы сами студенты?

«Надо сказать, что сейчас абитуриенты в целом хуже подготовлены, малограмотные, поскольку общий уровень образования резко снизился. Нам даже придется ввести со следующего года в программу обучения русский язык. Но не думаю, что это катастрофа для нас. Здесь ведь другой принцип отбора. Мы смотрим, насколько человек эмоционален, может ли он претворить эту эмоцию в действие, подвижно ли его воображение, как он поет, насколько ритмичен. Это связано не с образованием, а совсем с другими вещами. А добрать знания можно и здесь, у нас же много гуманитарных дисциплин.

Вообще, знаете, я с каждым новым студентом обязательно знакомлюсь вот здесь, в этом самом кабинете. Так вот один паренек из маленького провинциального городка на вопрос о том, чем он занимался до поступления, ответил: «Не знаю…так, слонялся… да шпаной был». Такая характеристика подойдет миллионам ребят — хороший парень или девчонка, но лоботряс и бездельник, без ясных ориентиров в жизни. Попав сюда, уже через год они становятся совсем другими людьми: понимают, что это не тусовка, что тут нужно вкалывать с 9 утра до середины ночи. Поэтому, кстати, удобно, что общежитие рядом, на Тверской. Иначе бы они просто не успевали на метро! Мы и иностранцам не делаем никаких поблажек. Мне тут англичане заявили: «Какие в субботу занятия? У нас запрещено парламентом!» Нет уж, дорогие мои, мы работаем 7 дней в неделю».

Кстати, по статистике, из группы в 30 человек за первые два года отчисляют троих, а то и четверых. И даже на третьем курсе расставания тоже случаются: ребята попросту не выдерживают нагрузки. В том, насколько она велика, я смогла убедиться, что называется, на себе.

Школьные истории-2

В том же 1943 году в Москве , а затем и в других городах Союза появились объявления о приеме на первый курс. В них говорилось: «Школа-студия готовит: а) артистов для пополнения труппы МХТ, б) организаторов постановочной части (завпостов, руководителей сценических цехов, художников-светооформителей, техников сцены). Срок обучения на обоих отделениях — 3 года». Возрастной ценз на актерский факультет определялся от 17 до 25 лет, а на постановочный — от 17 до 30. Едва ли мхатовские корифеи могли предположить, какой ажиотаж вызовут скромные анонсы. Только на актерский было подано более 1 500 заявлений. И это при том, что основная часть молодежи в тот год была на фронте! В результате строжайшего отбора до «решающих конкурсных испытаний» допустили всего 280 абитуриентов. Из них 31 человек в итоге стали студентами актерского факультета, а 20 были приняты на постановочный. Наконец 20 октября состоялось официальное открытие нового училища. Уроки актерского мастерства в расписании стояли ежедневно, утром и вечером. Выходные? Едва ли кто-то из живших — иначе и не скажешь — в школе-студии замечал их отсутствие. «Василий Иванович Качалов не вылезал из школы, — вспоминал впоследствии один из первых выпускников, Иван Тарханов. — Помню: горит свечечка, и он читает монолог Ивана Карамазова, а потом нас заставляет что-нибудь читать». Достоевский в те годы был запрещен как «антисоветский писатель», однако кто-то уговорил Качалова сыграть для студентов знаменитую сцену двойного монолога Ивана Карамазова и Черта. Пришлось баррикадировать двери и наглухо зашторивать окна. О том, какое доверие существовало между мастерами и их воспитанниками, свидетельствуют и полулегальные встречи с Ахматовой, Пастернаком, Рихтером, нередко проходившие в этих стенах. Хотя, конечно, существуя в рамках системы, школа выполняла и некоторые ее «предписания». Так, наряду с занятиями сценической речью, пластикой, этюдами, изучением литературы, истории искусства и театра, уроками манер, которые вела Елизавета Григорьевна Никулина, урожденная княжна Волконская, в обязательном порядке изучалась история СССР, с характерным для того времени упором на историю партии. Рассказывают, что на экзамене по этой дисциплине строгий преподаватель спросил не слишком разбиравшегося в предмете Михаила Пуговкина: «Какая была обстановка перед 1905 годом»? Тот, не растерявшись, глядя прямо в глаза педагогу, ответил, стукнув кулаком по столу: «А вы как думаете? Россия стонала!» За это ему поставили тройку и отпустили с миром. Увы, доучиться Михаилу Ивановичу так и не удалось. До третьего курса он успешно скрывал, что поступил всего с пятью классами образования, но обман все-таки открылся, и тут же последовало отчисление. Что, правда, не помешало Пуговкину стать прославленным артистом. Впрочем, в первые годы существования нового театрального училища таких случаев, когда приходили студенты, не окончившие среднюю школу, было много. Одни умудрялись параллельно заниматься на рабфаке, чтобы получить аттестат зрелости, а другие, поизобретательнее, находили и более оригинальные выходы из положения. Сосед Пуговкина по общежитию Игорь Дмитриев тоже был «недоучкой» — с 9 классами. Когда Сахновский объявил ему, что придется идти в школу рабочей молодежи, будущий народный артист России пришел в ужас. «Опять эти поезда, которые ходят туда-сюда, не знают, где они встретятся, да и встретятся ли когда-нибудь… А я даже сдачу никогда не мог посчитать!» — описывал позже Игорь Борисович свой ужас перед необходимостью заняться математикой. Но не было бы счастья, да несчастье помогло. Узнав, что в авиационном институте недавно случился пожар, в котором сгорели документы абитуриентов, Дмитриев отправился туда. Там он настолько убедительно доказывал, будто его аттестат находился именно здесь, что в качестве подтверждения сошла почтовая квитанция, по которой документ якобы был отослан. В результате импровизированного спектакля исполнитель получил-таки желанную справку об утрате аттестата. Принеся ее в канцелярию, он честно поведал всю историю своему наставнику Николаю Павловичу Хмелеву. «Ну что же, я думаю, что вы сдали второй экзамен по актерскому мастерству. Идите, учитесь», — сказал тот. Подобных историй — тысячи. Одни из них можно найти уже только в архивных документах, другие до сих пор передаются из уст в уста. Каждая из них — живой портрет не только ее героев, но, по большому счету, своей эпохи, а вместе они создают тот легендарный ореол, который, пожалуй, и составляет главное очарование школы-студии.