Журнал «Вокруг Света» №07 за 2010 год
Шрифт:
Была весна. Его вывели на воздух, и он в последний раз вдохнул полной грудью — в легких осталась пыльца растений. Человека вздернули на дереве, а когда он перестал биться, срезали плетеную кожаную веревку ножом, а петлю оставили на шее. Потом человека опустили в торфяную яму, в 60 метрах от края болота (археологи нашли остатки деревянных мостков, которые вели к этому месту). Нет, нашего героя не бросили, не спрятали — его аккуратно положили на бок, колени подтянули к животу, одну руку поместили на колени, другую — под щеку. Так и оставили, и вернулись назад по мосткам.
Миллиарды людей, погребенных в могилах, навсегда утратили облик, этот — пережил тех, кто его вешал, хоронил, кто о нем плакал, кто просто глазел. Уютно свернулся калачиком под двумя с половиной метрами торфа — и пережил принца Гамлета, Андерсена и Бидструпа (если кто такого еще помнит). А теперь, под стеклом в краеведческом музее городка Силькеборг, он переживет всех
За что убили «Человека из Толлунда»? Наш единственный письменный источник о древних германцах — трактат Корнелия Тацита «Германия» (98 год н. э.). Римский историк пишет: «Предателей и перебежчиков они вешают на деревьях, трусов и оплошавших в бою, а также обесчестивших свое тело — топят в грязи и болоте, забрасывая поверх валежником». С нашим героем сделали и то, и другое, а между тем (продолжим прерванную цитату) «различие в способах умерщвления основывается на том, что злодеяния и кару за них должно, по их мнению, выставлять напоказ, а позорные поступки — скрывать». Так что же, изменником был наш герой или гомосексуалистом? Скорее всего, ни то, ни другое. «Двойное» убийство свидетельствует о его ритуальном характере: «Человека из Толлунда» принесли в жертву богине, которую Тацит называет «мать-земля Нерта». После празднеств в ее честь «божество очищают омовением в уединенном и укрытом ото всех озере. Выполняют это рабы, которых тотчас поглощает то же самое озеро. Отсюда — исполненный тайны ужас и благоговейный трепет пред тем, что неведомо и что могут увидеть лишь те, кто обречен смерти». Может быть, именно к числу этих рабов и принадлежал «Человек из Толлунда»? В пользу этого свидетельствует странность его последней трапезы (у других болотных людей в желудках находят лепешки и прочие вполне объяснимые продукты). Если так, то ему довелось узреть нечто, чего людям не положено видеть, и причаститься бессмертию Нерты.
Археология не воспринимает человеческие останки как нечто требующее почтения. Вскрытие древних захоронений — повседневная работа ученых, и никому не приходит в голову обвинять их по статье 244 УК РФ в надругательстве над могилами. Все это ушло, исчезло, развеяно ветром; в сухих костяках трудно видеть людей. Оскаленные черепа — все на одно лицо. «Человек из Толлунда» уникален тем, что его лицо индивидуально, он сам, быть может, рассматривал именно эти черты, когда склонялся над водой, про него шептались деревенские барышни: мол, красавец, или, напротив, урод (кто знает, какие тогда царили представления о красоте). Вроде бы если есть лицо, то остается и некоторое подобие субъектности.
Именно поэтому «Человек из Толлунда» не оставляет в покое современное культурное сознание. Его вечность сообщает ему свойство то ли вурдалака, то ли Хозяина из «Обыкновенного чуда» Шварца, который «на свою беду, бессмертен». В 2004 году британская группа Darkness написала песню «Проклятие толлундского человека»: «Человек из Толлунда поднялся, чтобы наслать ужас на каждого, кого он увидит. Ничего нет страшнее проклятия человека из Толлунда. Зло не надо вырывать из-под земли!» Напротив, для ирландского поэта, нобелевского лауреата Шеймаса Хини, автора стихотворения «Человек из Толлунда» (1972), наш герой — «жених богини». Он пишет: «Что-то из той печальной свободы, с которой он ехал на телеге к месту казни, должно перейти и ко мне... Здесь, в Ютландии, на старинном месте для убийства людей, я почувствую себя потерянным и несчастным. Я почувствую себя дома».
Разумеется, бульварная пресса полнится байками про сокровища галеонов и тайны пирамид, но если говорить о глубоких культурных переживаниях, то ни одна археологическая находка не вызвала их столько, сколько «Человек из Толлунда». которому то ли 30 лет, то ли 60, то ли 2300.
Сергей Иванов
Последние удары тевтонского меча
Знамена Тевтонского ордена, доставшиеся победителям под Грюнвальдом. Миниатюра Станислава Дуринка к «Истории Польши» Яна Длугоша (рукопись Banderia Prutenorum, 1448 год). Фото.: AKG/EAST NEWS
Потеря святой земли означала для рыцарей-крестоносцев потерю смысла существования. Они неизбежно должны были сойти с исторической сцены. Грюнвальдская битва ускорила этот процесс — с нее начался закат европейского рыцарства
Шестьсот лет назад, в июле 1410 года, Европу облетела всех поразившая весть: непобедимые рыцари Девы Марии, заступники веры Христовой, разгромлены наголову. Говорили, что на них, объединившись, напали полчища язычников-литовцев, схизматиков-русских, татар и, как ни прискорбно, поляков, забывших, что они христиане. Сами поляки это событие оценивали совсем по-другому: славный король Владислав II наконец-то остановил алчных рыцарей, грабивших своих единоверцев. Много позже, когда возникли национальные государства, родился устойчивый миф, что на поле между деревнями Грюнвальд и Танненберг в решающем сражении сошлись славянский и германский миры. Прославянские идеологи утверждали, что славяне, одержав победу, избежали истребления и порабощения, в то время как прогермански ориентированные историки писали о восточных варварах (имея в виду прежде всего славян), которые путем обмана и предательства уничтожили цвет европейского рыцарства и тем самым остановили продвижение западной культуры на восток.
Но надо иметь в виду, что в XV веке не существовало еще ни германского, ни славянского, ни любого другого национального единства. Было единство христианское, и по тогдашним нормам правильной считалась война только с неверными. Конечно, на практике христиане много воевали друг с другом — за сюзерена, за свой город, за цех или корпорацию, за добычу и земли, но, повторимся, никогда за национальную идею, поскольку таковой просто еще не существовало. И тем не менее битва при Грюнвальде стала одной из главных битв Средневековья. С нее начался закат не только Тевтонского ордена — могучего государства, под властью которого находилась значительная часть балтийского побережья, но и рыцарства как института, а вместе с ним и идеи Крестовых походов.
Рыцари Девы Марии
История Тевтонского (или Немецкого, на латыни всех германцев называли teutoni — от племени тевтов) ордена к тому времени насчитывала 220 лет. Он был создан в 1190 году на Святой земле при госпитале Девы Марии. Его рыцари призваны были лечить и защищать раненых и больных. Духовно-рыцарские ордена возникали в ту пору один за другим: каждый крестовый поход рано или поздно заканчивался, основные силы покидали Святую землю, и кому-то надо было защищать завоеванное, да и просто обеспечивать нормальное функционирование государств крестоносцев. Большинство этих орденов (например, носивший курьезное на современный взгляд название — орден Благой смерти) просуществовало недолго, лишь три оставили заметный след в истории — храмовники (тамплиеры), госпитальеры (иоанниты, впоследствии Мальтийский орден) и Тевтонский орден церкви Святой Марии Иерусалимской, который сумел получить поддержку и пап, и германских императоров. Папа Гонорий III даровал рыцарям право на ношение белых одежд с черным крестом, что подчеркивало особый статус членов ордена — белый (серебряный) наряду с желтым (золотым) занимал высшую позицию в геральдической иерархии цветов. А император Фридрих II даровал Великому магистру ордена статус князя империи.
Меж тем дела у христиан на Святой земле шли все хуже, и было очевидно, что долго под мусульманским натиском им здесь не удержаться. Поэтому тевтонцы откликнулись на приглашение короля Польши, страдавшей от набегов своих северо-восточных соседей-пруссов. При этом они потребовали гарантий, что все покоренные земли перейдут в собственность ордена.
К востоку от пруссов, языческих племен, промышлявших когда торговлей, когда грабежом, располагались земли их родичей-литовцев — аукшайтов и жемайтов, также не принявших христианства. В 1231 году войска Немецкого ордена, обосновавшегося в пограничных между Польшей и Пруссией областях, перешли Вислу и вступили на землю врага. Семь лет понадобилось, чтобы покорить пруссов, хотя те и позже не раз поднимали восстания против своих новых господ. Вдобавок к прусским землям Тевтонский орден прибрал к рукам Ливонию (территорию нынешней Латвии и значительной части Эстонии). Она принадлежала другому рыцарскому ордену — братьев-меченосцев, который потерпел страшное поражение от жемайтов и влился в Немецкий орден. Таким образом, под властью рыцарей Девы Марии оказалась значительная часть Балтии. Правда, Ливонию и Пруссию разделяла независимая языческая Жемайтия (Жмудь), и одной из главных задач ордена стало ее покорение.
К 1303 году крестоносцы были окончательно изгнаны из Палестины и Сирии, и рыцарям католической Европы пришлось заняться поисками места, где они могли бы сражаться против язычников. Прибалтика, куда Тевтонский орден нес на остриях своих копий слово Божие, прекрасно на эту роль подходила. Те, кто желал послужить Господу и патронессе ордена Деве Марии (в честь которой тевтонцы назвали свою столицу Мариенбургом), стали стекаться в Пруссию. Поскольку помимо воинских доблестей тевтонцы отличались куртуазностью и любовью к изящной словесности — даже исторические хроники они писали в стихах, — здесь рыцари получали возможность не только сразиться с язычниками во имя Христа, но и, так сказать, культурно провести время. Перед оруженосцами в Пруссии также открывались заманчивые перспективы — рыцарское звание, добытое в сражении с язычниками, ценилось особенно высоко. Правда, порой приходилось воевать и с христианами, впрочем, православных русских тевтонцы считали почти язычниками. Но случалось крестоносцам и объединяться с русскими против общего врага — тех же литовцев.