Журнал «Вокруг Света» №08 за 1979 год
Шрифт:
Подошел к концу первый полевой сезон, а те рисунки, из-за которых и приехали-то мы в долину Чулуута, обнаружены не были.
Всю зиму шли обработка снятых копий, анализ их, сопоставление с известным материалом. Новый полевой сезон мы уже начали сразу же в Чулуутском каньоне. И снова медленное продвижение вверх по течению реки, все новые и новые петроглифы запечатлеваются нашими фотокамерами, тщательно переносятся на кальки, листы ватмана. И вот наконец на отвесных скалах головокружительной крутизны увидели мы те рисунки, о которых рассказывали геологи. Ветровой загар — тысячелетняя патина — скрывает петроглифы настолько, что силуэты проступают лишь под косыми лучами закатного солнца. Только вечером можно увидеть шестерых танцующих жрецов, профильные фигуры женщин с молитвенно поднятыми руками. Руки мужчин и женщин трехпалые. Но это, мы знаем, не пальцы, а изображения птичьих лап. Птичьи головы, лапы и маски отражали одну из характерных черт древних мифов, где с птицей были связаны представления о небе, душе, «верхнем» мире, вселенной.
В петроглифах Евразии трехпалые божества встречены от Скандинавии и Карелии вплоть до Индии. И дата их — неолит, начало энеолита. То самое «недостающее звено» в цепи открытой истории древнего искусства Монголии.
Перебираясь со скалы на скалу, пройдя десятки километров, обнаруживаем, что здесь, в монгольских горах, на Хангае, сюжет с антропоморфными фигурами достаточно стандартен и повторяется неоднократно и все время в одном контексте: рядом с быками, копытными и иногда с масками. И тогда-то наконец мы поняли смысл той фантастической фигуры, которую назвали первоначально «фикусом». Это схематическое изображение женщины с руками, поднятыми вверх, к голове, увенчанной огромными оленьими рогами. Итак, снова образ Матери-оленихи, но повторенный уже спустя долгие поколения.
Фигуры быков-туров, сопровождающие на петроглифах полулюдей-полуптиц, заслуживают специального внимания. Ведь иногда они показаны парящими выше солнца, иногда с рогами в виде луны, один раз со звездой над головой. Еще, быть может, рано говорить об их символике детально, но нельзя не признать, что самый темный период центральноазиатского искусства (эпоха конца неолита — начала энеолита) заполнен большой серией уникальных рисунков, воплотивших в себе миф каменного века — идеологию родового строя.
Конечно же, чулуутское святилище существовало много веков. На 120 с лишним километров протянулись базальтовые выступы террас с россыпями огромных валунов (результат извержения вулкана Хорог, происшедшего примерно 5500 лет назад), сплошь покрытых рисунками разных эпох.
Наше путешествие по реке Чулуут только начинается. И хотя удалось уже приоткрыть завесу 5000-летней давности и заглянуть в сложный и таинственный мир первобытных людей, самое интересное, бесспорно, впереди. Мы с нетерпением ждем нового сезона, новых поисков и перевалов, маршрутов в мир древних обитателей высокогорного Хангая.
Э. Новгородова, кандидат исторических наук
Долина реки Чулуут — Москва
Дом у пика Абориген
Тайгонос — есть такой полуостров в Охотском море. Место довольно дикое и безлюдное, со снежными баранами, бурыми медведями, большой колонией птиц. Поэтому, когда ученый секретарь Магаданского института биологических проблем Севера сообщил мне, что на Тайгонос собирается экспедиция под флагом института, я долго не размышлял.
Возглавлять экспедицию должен был Арсений Васильевич Кречмар, известный орнитолог, о котором ходили легенды как о невероятно метком стрелке и удачливом охотнике, не раз выручавшем в трудных положениях многие экспедиции. После долгих уговоров ученый согласился взять меня с собой. Дело было решенным, оставалось лишь дождаться прихода китобойца, который должен был доставить нас на Тайгонос. И тут я узнал, что у меня появляется возможность побывать на экологической станции.
О ней я уже был наслышан, и немало. Построенная километрах в восьмидесяти от Синегорья, где ныне сооружается плотина Колымской ГЭС, в створе будущего водохранилища, станция должна была провести доскональнейшие наблюдения окружающей среды и дать ответ на вопрос, изменится ли природный комплекс в условиях Заполярья, имея под боком столь огромное искусственное водохранилище. А знать это необходимо, так как уже есть проекты создания плотин на других реках Чукотки.
От побывавших там ученых мне приходилось слышать, что экологическая станция едва ли не самая удобная исследовательская лаборатория, где им когда-либо приходилось работать. Находилась она у пика Абориген, неподалеку от озера Джека Лондона, — в местах, которым нет равных по красоте не только на Колыме, но, пожалуй, «и в самой Швейцарии». Во всяком случае, так говорили мне колымчане. Еще задолго до поездки на Тайгонос мечтал я побывать на этой станции, и вот такая удача! К пику Абориген отправлялась Людмила Александровна Рундина, альголог, специалист по водорослям, прибывшая из Ленинграда на полевой сезон. В ее распоряжение предоставлялась машина, а до отхода китобойца оставалось не менее четырех дней. Я загорелся.
— День туда, день обратно, — в задумчивости потер лоб ученый секретарь института Шаткаускас, к которому я прибежал за советом.
— Конечно, успеете. И сомневаться нечего, — сказал уверенно Батов, заместитель директора. — Только там не застревайте. В крайнем случае часика на два китобоец задержим, вас подождем. А добраться оттуда проще пареной репы. Выйдите на трассу, руку поднимите, любой шофер до Магадана довезет...
Ободренный его советом, смутно представляя, как выбираться с экологической, я был не в силах отказаться от захватившей меня идеи поездки. И вот уже как на экране раскрывается передо мной уносящийся вдаль пейзаж Колымы. Машина оказалась маленьким, с кабиною на двоих, грузовичком. Мне пришлось устроиться в кузове, и поначалу в этом был какой-то интерес. Словно с огромной катушки пожарного шланга, разматывалась и разматывалась из-за борта светлая лента дороги, уносилась вдаль, быстро сужаясь, превращаясь в точку, совсем растворяясь в горах.
Давно остался позади многоэтажный, весь в лесах новостроек, город у Охотского моря. Не зная истории, новичку, пожалуй, трудно было бы определить его возраст, так крепко и основательно стоит он теперь на этой земле. И оттого, когда за пригородами Магадана замелькали сопки, утыканные, как спина ежа, острыми пеньками, подумалось, что в самое время взялись ученые за решение проблем по охране природы этого, казалось бы, все еще дикого края. Человек прочно и мощно обосновался на северной земле, и в некоторых местах от девственной природы остались лишь смутные воспоминания.
«Что нам леса?! — размышляли первопроходцы в 30-е годы. — Не станет их — будем ввозить для отопления уголь». Но уже через четверть века пришлось столкнуться с тем, что без лесов мелеют реки, разрушаются берега, исчезает почвенный покров на склонах гор.
Словно в такт мыслям, замельтешили наконец зеленые склоны невысоких гор, долины рек, опоясанные густым разнотравьем, побежали назад розовыми полосами куртины иван-чая.
Я не сразу заметил, как пригрело солнышко, и вскоре вслед за машиной, как прилипчивый пес, потянулось облако желтой пыли. Конечно, для шофера езда летом по колымской трассе сплошная благодать, но отнюдь не для человека, сидящего в крытом кузове. Стоило нашему водителю притормозить, как облако пыли врывалось под брезентовый полог и принималось меня душить. Еще хуже было, когда Саша Черный, шофер, устремлялся на обгон впереди идущей машины. Пыль тогда таким плотным облаком окутывала меня, что я уже ничего не мог поделать с собой и со всей силой колошматил кулаком по кабине, умоляя не спешить.