Журнал «Вокруг Света» №08 за 1989 год
Шрифт:
Обитель робинзона, видимо, не давала покоя завистникам. Начинался сезон дождей, с каждым днем площадь островка уменьшалась. Иной раз можно было услышать недовольное: «Ну, скоро его смоет, и будет, как все, кидать свою сетку с лодки». Надо сказать, что бенинские рыбаки — те, что рыбачат в лагуне и ловят в океане,— не заводят сетей, а набрасывают их сверху, словно лассо, на место, где плеснула рыбка. Можно часами смотреть, как над водной гладью лагуны взлетают блестящие
Рыба составляет значительную часть в пищевом рационе бенинцев, особенно в южной части страны. На рынке можно увидеть рыбу свежую и копченую, вяленую и соленую, крабов и горы креветок, которых торговки обильно поливают водой или пересыпают ледяной крошкой, чтобы скоропортящийся продукт дождался покупателя.
— Конечно, нам пришлось бы очень нелегко, если бы не дары моря,— рассказывал Проспер.— Хотя леса повсюду повырублены, сельскохозяйственных земель, которые кормили бы человека, осталось немного. На месте сведенных лесов высаживают плантации экспортных культур, в основном масличных пальм. Видишь, какие красавицы вымахивают?
Проспер кивнул в сторону высоких, под тридцать метров, деревьев невдалеке от дороги. Их метельчатые кроны зелеными расплывчатыми облачками зависли в воздухе над низким редколесьем.
— Мы все больше окунаемся в международное разделение труда, все больше ориентируемся на экспортные культуры и продукты. Если имеется спрос на рынке на пальмовое масло и если пальмы у нас хорошо растут, то, сами понимаете, масличная пальма и стала нашей специализацией. Кстати, мы сами вывели несколько низкорослых высокоурожайных сортов. Сейчас доход от масличных пальм составляет около 60 процентов наших поступлений.
Я перестал слушать Проспера и, увидев впереди дымовой шлейф, спросил:
— Наверное, кто-то дожигает последние остатки леса?
Проспер и Сергей заулыбались.
— В общем-то, ты прав, скоро сам увидишь.
Дорога приняла влево. Показался паровоз и пять вагонов. Железная и шоссейная дороги шли на этом участке пути параллельно. Только потом, за Порто-Ново, железка повернет к северу и вскоре упрется в Побе, а автодорога пойдет вдоль берега в Нигерию.
Пока мы догоняли поезд, я видел только расклешенную кверху закопченную трубу паровоза, из которой валил черный дым.
— Сырыми топят,— сказал Сергей.— Под дождем собирали полешки.
Между тем состав шел уверенно. Небольшой паровоз, словно сошедший с экрана американского вестерна, лихо тащил не первой молодости вагончики с непропорционально крупными для них окнами, а в самом хвосте еще и грузовую платформу. Из окон высовывались пассажиры, в основном женщины с детишками, реже мужчины. Первенцу промышленной революции не под силу было тягаться с современными автомашинами, которые без видимого усилия обгоняли его. Но это вовсе не задевало самолюбия ни машинистов, ни пассажиров. Все они раз и навсегда уяснили родившуюся на жаркой бенинской земле мудрость: «Улитка медленно, но верно доползает до вершины». И, может, потому, что на дорогу, в Порто-Ново, у них уходит времени в два раза больше, путешествие на поезде представляется делом более серьезным, чем поездка туда же на автомобиле.
Оставив позади состав, наша машина пошла вдоль плотной стены зелени, на фоне которой кое-где виднелись небольшие деревянные домики.
Слушая объяснения Проспера, я подумал о трудолюбии бенинцев и вообще африканцев, о том, как они приспосабливаются к климатическим условиям и при этом строят жилища очень рационально, с наименьшими затратами. Так же относятся и к приготовлению пищи. Взять, хотя бы, рецепт фуры. «Вода, в которой моют зерно, называется «цари». Ее дают лошади или другому животному. (Ничто не должно пропасть и не должно быть отходов!) После мытья зерно называют «суфре». Его перекладывают в калебасу, пока оно не намокнет, затем высыпают в ступку и толкут».
Чем дальше мы уезжали от города, тем чаще попадались нам базарные площади близ дороги. Но площади эти были немноголюдны, на них не было торговой суеты, пестроты красок, которые создают неповторимый колорит африканского базара. Не было на них и молодых парней со связками электронных часов и калькуляторов, возле которых непременно толкутся, если таковые есть в городе, советские туристы. Вкопанные в землю прилавки. Кое-где навесы. На прилавках мешки с кукурузой, совсем непривлекательного иида клубни ямса и маниока, ананасы и мелкие бананы.
Это были пункты натурального обмена. Каждый приходил сюда, чтобы обменять то, что принес, на необходимый ему продукт. Отсутствие постоянного рынка сбыта, невозможность продавать товары в городе и отсутствие работы по найму привели к тому, что у людей деньги перевелись, как, впрочем, не было их и в помине многие века назад.
— Они, может быть, и не нужны, — подсказал Сергей. — Ямс здесь меняют на кукурузу, кукурузу на ямс или курицу — прожить можно. Живут же люди и в худших условиях.
— Мы приехали, сообщил Проспер, подсказывая Сергею, что нужно повернуть направо у большого стенда.
Надпись на двух языках, французском и английском, возвещала: «Проект Сонгай борьба за лучшее будущее».
Из-за утренней задержки с машиной мы опоздали. Администрация разбрелась по своим делам. Мы устроились на открытой террасе «Мэзон ронд» — круглого дома, который выполнял одновременно две функции: был штабом борьбы за лучшее будущее и столовой, и стали ждать. Проспер тут же поинтересовался насчет «Бенинского» и радостно нам подмигнул, когда молодой человек принес на подносе запотевшие бутылки. Пиво было ледяным. Буквально через несколько минут наш стол оказался залитым водой — бутылки отчаянно «потели», и сконденсировавшаяся влага ручьями стекала по зеленому стеклу.