Журнал «Вокруг Света» №08 за 1991 год

Журнал Вокруг Света

— В 1938 году мои родители побывали на Старом Валааме. В качестве сувенира они привезли красивую деревянную ложку, на которой было написано «Валаам». Я тогда думал, что смогу сам совершить такое же путешествие, когда вырасту. Но потом война, ее последствия...— рассказывал мне президент крупной, финской фирмы «Кемира» и один из членов-основателей Фонда Валаама Юрьё Песси, с которым мы ехали из Ууси-Валамо на наш Валаам.

У многих финнов столь же ностальгическое отношение к этому монастырскому острову. Валаам для них — как бы возвращение в детство — такими глазами всегда смотрят на что-то потерянное безвозвратно. «Грезами по былому, золотыми мечтами» назвала эти чувства жительница Хельсинки Марьялииса Кауппинен, с которой мы бродили

по тропинкам Старого Валаама. Не случайно в списке важнейших дат истории Валаамского монастыря, составленном епископом Йоэнсуским Амвросием, значится и 1988 год — как время открытия советского Валаама для финских туристов. Сегодня этот остров, как писал игумен Пантелеймон в одной из статей, «дорогая и немного грустная память о прежнем величии Валаама...»

...Мне хорошо запомнился отъезд из Ууси-Валамо, когда довелось совершить путешествие от Нового Валаама к Старому. Это была первая за всю историю существования монастыря поездка, которая не через Выборг и Ленинград, а напрямую соединила место, где ныне существует обитель, с тем островом, где она когда-то зарождалась. Перед отъездом нашей группы из Ууси-Валамо игумен Пантелеймон отслужил специальный молебен на финском и русском языках и передал нам колокол — старую корабельную рынду с ладожского Валаама.

— Вы отвезете его обратно на Валаам, и пусть это послужит символом того, что валаамские колокола зазвенят над Ладогой вновь...— сказал он.

...Я разглядывал толпу. На поляне перед храмом собрались в этот момент, по-моему, все, кто в это время находился в Валамо: старушки в инвалидных креслах, которых во время обеда я видел в «Трапезе», туристы из Германии, приехавшие на огромном автобусе, и десятки, десятки других любопытствующих. Среди собравшихся я увидел Яакко Пааласмаа, уже без капитанской фуражки, сосредоточенного и серьезного, и Николая Николаевича Черных. Он по-прежнему был во всем черном, но мне почему-то показалось, что он тоже переоделся в праздничное, как и игумен. Он стоял, широко расставив ноги и опершись руками о свою палку, и ловил каждое слово. Несмотря на свой маленький рост, что было особенно заметно на фоне рослых финнов, он выглядел очень торжественно...

Спустя несколько месяцев то, о чем говорил тогда архимандрит Пантелеймон, сбылось. Но еще долгий путь к прежнему величию лежит перед возрожденным монастырем на Ладоге, не утихают баталии по вопросу о его будущей судьбе и еще не скоро сможет он вновь гордо называться «Северным Афоном».

И, думая об этом, я, как некий символ, невольно вспоминаю пачки «Валаамского чая» и лампочку, которую я принял за лампаду, в Ууси-Валамо. Ведь сейчас, когда у нас бьются над дилеммой, как, с одной стороны, возродить на Валааме религиозную обитель и важный духовный центр, а с другой — сохранить и развивать его как место туризма и музейной работы, жизнь Нового Валаама в Финляндии показывает: при разумном подходе такое гармоничное сочетание вполне возможно. И главное, судьба русского монастыря, оказавшегося в Финляндии в результате социальных потрясений, еще раз подтверждает, что исторические связи и культурные традиции в прошлое без следа не уходят...

Ууси-Валамо — Йоэнсу — Валаам

Фото автора

Никита Кривцов

Тень в земле

Луна всходила огромная, оранжево-розовая, теплая. Вечер дотлевал последним светом. В густеющих сумерках шла я по безлюдной улице Ростова, казавшейся широкой оттого, что дома по левую сторону стояли двухэтажные, а справа тянулись приземистые торговые ряды. Домам было лет по сто, а рядам и того больше. За ними подпирали темнеющее

небо стройные соцветия соборных куполов. Улица огибала кремль, нигде к нему не приближаясь, а в конце и вовсе уводя на окраину, в разброс деревянных домов, за которыми уже угадывалось озеро. Не было здесь ничего похожего на старинный флигель, где меня, должно быть, ждали... Флигель имел неожиданный адрес: улица Сакко, 2 (именно без Ванцетти) — и ни один прохожий названия такого не слыхал. Уже при высокой луне — и двух-трех фонарях — повезло мне встретить старушек, соседок тех, кого я искала...

И вот, оставив, где пришлось, вещи, уже ночью, вместе с высоким лохматым человеком со встрепанной бородой, я смотрела на ободранное красно-кирпичное здание, пустое, с выбитыми рамами, с бурьяном и мусором перед входом, которое и было целью моей командировки. Вернее, не само оно, а то, что скрывалось под ним: нагромождение невзрачных камней, развалы плинфяных обломков... — церковь XIII века, настоящая сенсация, как считает нашедший ее ленинградский ученый Олег Иоаннисян. Сохранившееся строение над нею — церковь XVIII века, в которой при Советской власти устроен был швейный цех, позже закрытый за ненадобностью.

Бывший храм стоит на холме: преодолевая кучу песка и рыхлый земляной отвал, мы с Иоаннисяном взбираемся по склону. Ржавые двери придерживает засов. Олег Михайлович бьет по нему загодя прихваченной с базы кувалдой. При свете фонаря мы перешагиваем через порог.

Внутри — ничего неожиданного. Стены не сохранили и следа былой росписи. В кровле, на том месте, куда опирался подкупольный барабан — заделанная досками дыра. О назначении здания напоминает лишь апсида, за выбитыми окнами которой разлита ночь.

Во всю ширь цементного пола зияют три глубокие ямы. Серьезно рискуя свалиться, мы осторожно огибаем их и пробираемся дальше. Здесь Иоаннисян наконец останавливается, достигнув заветной цели. Луч фонарика падает вниз, освещая грубую каменную кладку...

Почему нас понесло на раскоп ночью, трудно сказать. Не было в том нужды. Очевидно, Олег Михайлович не налюбовался еще на свое сокровище, да и мне хотелось увидеть его поскорее.

Мы встречались с Иоаннисяном, старшим научным сотрудником Эрмитажа, полугодом раньше, в Ленинграде. Известный специалист в области древнерусской архитектуры, он третий год руководит единственной в своем роде археологической экспедицией. И называется она архитектурно-археологической совсем не случайно. Ее цель — изучение именно памятников зодчества, более того — любых строительных остатков на территории Древней Руси.

— Мы — искусствоведы, но прежде всего — археологи, — говорит Олег Михайлович. — Вот возьмем, скажем, архитектуру домонгольского периода. С тех времен до наших дней дошло всего лишь около 30 сохранившихся зданий. И если даже добавить те памятники, которые уцелели хотя бы до половины своей высоты, и те, что погибли сравнительно недавно, то и тогда мы получим едва ли 60 сооружений. А этого слишком мало, чтобы судить о развитии зодчества, о существовавших на Руси архитектурных школах. Раскопки же дают нам все новые и новые объекты.

Отдельные исследователи пытались копать еще с середины XIX века. К сожалению, их усилия, как правило, приводили к потере множества ценных данных. На достаточно высоком научном уровне раскопки древнерусских построек проводятся только с 50-х годов нашего столетия. И лишь совсем недавно окончательно сформировалась методика раскопок и сложилась как наука архитектурная археология.

К тому времени—1972 году — на базе Ленинградского отделения Института археологии АН СССР была создана первая в стране и единственная по сей день архитектурно-археологическая экспедиция. Позднее в ней приняли участие Ленинградский государственный университет и Государственный Эрмитаж. До 1988 года экспедицией руководил выдающийся исследователь древнерусского зодчества П. Раппопорт, а после его смерти — О. Иоаннисян, бывший прежде начальником отряда.