Журнал «Вокруг Света» №09 за 1977 год
Шрифт:
Между тем ветер над нашими головами начал стихать. Этого нельзя было не заметить, не услышать, стоя на палубе. Капитан, широко расставив ноги, посмотрел на ослабевшие паруса, на полосатый «колдунчик». Потом, заметив стоящего за спиной старпома, спросил:
— Как идем?
— Не более двух узлов делаем, Владимир Александрович... Отвернем от курса немного?
— Хорошо... градусов на десять-пятнадцать. Может, полнее заработают паруса, — сказал капитан и опять повернулся к строю. — Итак, поворот через фордевинд! — произнес он твердо. — Всякий поворот на парусном судне сопряжен с перемещением центра парусности либо в корму, либо в нос. Это вы знаете. Вам объясняли... При повороте через фордевинд судно
Обычно разбор работы командиры мачт делали сами, после аврала. Но во время последнего аврала капитан на мостике сердился, был недоволен. И хотя перед ним не было ни курсантов, ни подчиненных, он так же сжимал губы, щурил глаза, нервно ходил по мостику и, глядя с болью на паруса, рычал себе под нос: «Командиры мачт должны были следить, чтобы паруса гротов постоянно находились в положении левентих». И вдруг, резко взяв микрофон, сделал замечание: «Я просил держать левентих, а у вас паруса стенятся...» И сейчас, слушая его четкую морскую речь, нетрудно было догадаться, что он таким образом выговаривает штурманам, а не курсантам. Для них это только лишний урок капитана на тему «Поворот через фордевинд», который они наверняка запомнят на всю жизнь. Но капитан не поставил еще точку, а продолжал:
— Но поскольку паруса легли на стеньги, естественно, судно замедлило ход, потеряло свою былую скорость... Вы думаете, чем быстрее развернутся реи, тем скорее совершится поворот? Ничего подобного. Тут нужно держать гротовые реи в левентих, то есть так, чтобы паруса все время полоскали, ветер дул параллельно им, а не заходил с противоположной стороны и не действовал на судно; надо, чтобы работали только фоковые паруса. Пока ветер не зайдет на фордевинд, то есть не будет дуть прямо в корму... Ну как, понятно? — обратился он к строю. — Тогда хорошо. — Он посмотрел на часы. — Будем готовиться к полднику.
Уходя, Владимир Александрович подошел к Филарету, Сулеву и Сийму. Как всегда, они стояли вместе на левом фланге.
— Вам тоже понятно?..
Продолжался одиннадцатый день нашего плавания.
К полудню ветер зашел на чистый норд, принося с собой рваные черные тучи, которые буквально цеплялись за мачты. Море сразу посерело, по-осеннему взволновалось, волны стали тяжелее и круче. «Крузенштерн» по-прежнему шел устойчиво, с небольшим креном на правый борт, испытывая килевую качку. Резко похолодало, и потому впередсмотрящего курсанта одели в тулуп.
На палубе осталась лишь вахта: четыре курсанта у штурвала и с ними старший матрос, вахтенные штурманы и еще парусный мастер с тремя курсантами, занятые ремонтом разорвавшегося утром косого паруса. Они устроились посреди шлюпочной палубы, установили массивную швейную машину, рядом стоял потертый чемоданчик Геннадия Алексеевича с инструментами. Сам мастер сидел на разложенном на палубе стакселе и вырезал тяжелыми ножницами куски из новой парусины. Курсанты были с ним все те же — я их часто видел с Геннадием — калужанин Коля, Айнис, светло-русый латыш с доверительной улыбкой, и Володя Зенёв, который на Рухну был нашим переводчиком, русский парень, родившийся в Эстонии. Конечно же, картина была необычная. В море шторм, наверху гудит в снастях ветер, а на палубе швейная мастерская, мастер со своими учениками...
К вечеру ветер не изменил ни направления, ни своей силы. Капитан решил поднять людей на реи, чтобы укатать и крепить паруса. Ночью ветер мог усилиться.
Прогремел звонок громкого боя.
У мачт, разбирая страховочные пояса, затолкались ребята.
— Командиры мачт! — разнесся сквозь рев ветра над палубой широкий и зычный бас капитана. — Стройте людей, объясните задачу... Будем крепить прямые паруса.
Брамсели и бом-брамсели убраны и укатаны неделю назад, так что крепиться сейчас будут верхние и нижние
— Моториста в катер! В перчатках и рукавицах не подыматься. Командиры, вы лично несете ответственность...
Ветер вздувает и рывками полощет шлейфы схваченных Титовыми и горденями паруса. И потому, прежде чем подняться на реи, матросы скидывают с нагелей снасти и начинают со скрипом подбирать слабину.
— Товарищи практиканты, — снова звучал голос капитана в палубной трансляции, — при подъеме на мачты и работе на реях будьте осторожны, не торопитесь. Опустите на фуражках штормовые ремешки... Вахтенный помощник! Не вижу моториста в катере.
Ребята выполняли все приказания с мостика, но ждали главной команды:
— Пошел наверх!
Временами казалось, что голос с мостика не успевает дойти до бака и кормы, как ветер схватывает его на лету и уносит в море. На фок-мачту первым взбирается парусный мастер, единственный человек на судне, который ходит в сапогах, за ним матросы, курсанты. И, глядя на них, прижатых ветром к вантам, вспоминаю разговор с матросом Юзефом Чубриком, человеком, влюбленным во все, что связано с парусом, с «Крузенштерном» «Человек, поднимающийся на мачту первый раз, — говорил он, — так крепко держится, что его не оторвешь. А сорваться может скорее тот, у кого притупилось чувство опасности...»
По сути дела, курсанты пошли работать на высоту впервые. Впервые в штормовую погоду. Все, что было с выхода в море до сегодняшнего дня, — не в счет, потому что легкое не оставляет следа, а след — это обретение...
Ребятам предстоит, стоя на тонком стальном тросе на высоте тридцати с лишним метров, сопротивляясь силе обжигающего восьмибалльного ветра, подобрать паруса, аккуратно укатать, завалить на реи и закрепить сезневками.
Медленно, трудно подбираются паруса. Только прихватишь его, притянешь к себе, как ветер вырывает из рук, и ты, прижавшись к стальному рею, тянешься к нему снова. С полубака видны лица ребят и торчащие на пертах ноги. На верхнем марса-рее работают почти все мои знакомые: с левого нока управляет укаткой Юзеф, он уже подобрал часть паруса и прижал ее своим мощным торсом к рею. Рядом с Юзефом Филарет, за ним и светленький Сийм. Вижу, как они притягивают парусину, а она медленно сползает вниз. Юзеф кричит им: «Еще, еще... ну! Набирайте парусину, складками, складками, притяните и держите животом...» Но у этих ребят силенок не хватает. Они застыли с вытянутыми руками, но парусину не выпускают. А следующий курсант тянется из-за реи так, что одна нога носком только касается опоры, троса. С правого борта на ноке реи работает боцман мачты Варивончик, у него ребята крупнее, и они уже собрали парусину, но никак не могут перевалить ее на рею... «И... раз, и... раз...», — кричит боцман с края реи, и в это время на баке появляется старший боцман Ковалев. Он как Фигаро, то там, на корме у бизани, то у гротов, а теперь пришел сюда, к фоку, и снизу командует: «Тащи, тащи... Держите, — говорит он, — сейчас подойдут, помогут...» — «Хорошо пошло, — слышится сверху. — Крепи сезнями». Вниз, в море, летят короткие концы — оборванные сезневки... Иногда кто-то из ребят украдкой подносит руку ко рту и дышит, греет ее, а ветер холодный, со свистом, рвет и мечет, раздувает форменки, оголяет ноги... И вдруг понимаешь, что для тех, кто находится на рее с правого борта, корпус корабля — на одной стороне, а сами они — в другой, высоко над крутыми волнами, откуда ветер бросает в их лица холодные брызги. Судно накренилось на правый борт, и хоть паруса убираются, но двухсоттонный рангоут «Крузенштерна» в такую свежую погоду несет немалую парусность...