Шрифт:
Белое поле «Ленинграда»
«Ленинград» стоял почти у самой оконечности полуострова Эгершельд, где бухта Золотой Рог сливалась уже с проливом Босфор Восточный, а солнце, куда бы ни поворачивалось, возвращало океану цвет, открывало проливы, заливы, острова... С высоты верхних портовых улиц, в сетке перекрестий мачт над водой ледокол «Ленинград» выделялся строгостью облика и апельсиновым цветом надстроек. Он стоял как боевой корабль: кормой к причальной стенке и лицом в открытый океан...
Конечно же, для подобного сравнения надо было знать, что ледокол только недавно вернулся во Владивосток с самой
О приходе «Ленинграда» в первый же день я узнал в Дальневосточном пароходстве, точнее, от знакомого ледового капитана, теперь уже одного из заместителей начальника пароходства, Владимира Петровича Жеребятьева. Я видел перед собой по-прежнему крепкого большого человека с правильными, скульптурными чертами лица, спокойного, с едва уловимой улыбкой. Как и тогда, десять с лишним лет назад, стоило ему начать разговор, тут же в глазах его проступал свой интерес... При первом нашем знакомстве он должен был идти в Арктику — капитаном на новом дизель-электроходе... Догадавшись сейчас о причине моего визита, он дал понять, что помнит меня, и сразу же, без обиняков, затронул тему:
— В понедельник я должен посетить «Ленинград», заодно и вас познакомлю с капитаном... — Видимо, приняв мое молчаливое согласие, добавил: — Надо будет мне его предупредить... Холоденко человек с характером, иногда не в меру резкий и может, сам того не желая, обидеть человека. Ему свойственна прямота, которая иным кажется грубостью. Все это, я бы сказал... — Он стал подбирать слова, а найдя их, осмыслил и только после этого произнес: — Все это у него от излишней честности... Одним словом, человек он трудный, и мосты для беседы с ним перекинуть нелегко. Это лишь одна сторона его личности... Другая — за многие арктические навигации Холоденко награжден орденом Трудового Красного Знамени, он отличный спортсмен: боксер, волейболист, аквалангист. Если вдруг где-нибудь в бухте Провидения вы увидите человека, несущегося на водных лыжах, — это он... Все это Владимир Петрович говорил как человек, испытавший на себе крутой нрав капитана. И еще: было очевидно, что Жеребятьев старался предостеречь меня от слепого недопонимания...
Владимир Петрович говорил о ледокольном флоте пароходства, который поддерживает бесперебойное движение транспортов, о подготовке к арктической навигации; говорил о сильных морозах, о циклонах, штормах и ветрах, отсутствие которых — причина тяжелых ледовых условий последних двух лет. Наконец, когда он вновь вернулся к «Ленинграду» и начался разговор о прошлогоднем спасении «рыбаков», в дверь постучал и вошел Борис Мете лев, коренной житель Приморья, в прошлом радист, много ходивший на дальневосточных судах, теперь журналист.
— Вот, кстати, Борису повезло, — протягивая ему руку, сказал Владимир Петрович, — он был свидетелем случая с «рыбаками»...
Не успели мы прикрыть за собой дверь кабинета Жеребятьева, как Борис предложил сейчас же сходить на ледокол «Ленинград».
После ясного, солнечного утра по бегущим вниз, к порту, улицам пополз туман. Он возник неожиданно и поднимался от бухты, где вдруг заголосили суда: сначала дальние продолжительные гудки, потом ближние и — где-то между ними — слабые голоса портовых катеров, буксиров, предупреждающие суда от столкновения. Мы спускались к причалам, к трубному многоголосию порта, а за нашими спинами вырастали и уходили ввысь строения города. Каменные глыбы домов на сопках лишь угадывались, иные же неожиданно — террасами, — как белые паруса, проступали из облачной дымки.
Ветер с бухты гнал туман, и там, где воздух приоткрывался, в лучах солнца с деревьев сразу же стекала влага, оставляла на тротуарах мокрые испаряющиеся пятна, словно это таял не туман, а снег в начале лета.
В порту мы продирались сквозь завалы грузов, обходили железнодорожные составы; над нашими головами скрежетали и скрипели стропы;
За последние пятьдесят лет в Охотском море такой ледовой скованности не наблюдалось, даже старожилы не помнят подобного. А ледоколам надо было ходить, проводить суда с грузами для всей Магаданской области: топливо, продукты... Накануне спасательных операций «Ленинград» уже провел три своих, «пароходских», судна и теперь пошел искать в море еще два. И в то время, когда ледокол, полосуя ледовые поля, искал по рации своих, его вызвал на связь Владивосток, попросил подойти к терпящим бедствие «рыбакам». А их было более сотни в разных квадратах остуженного моря — там, где застало сжатие. В спасение включился и ледокол «Москва», но основная нагрузка легла на «Ленинград» — он находился ближе. «Москва» шла к берегам Камчатки, где и подвижка и лед были слабее, правда, там у нуждающихся в помощи кончались продукты и топливо. Но судам, которых должен был вызволять «Ленинград», было еще труднее.
В эту метельную ночь «Ленинград» поначалу направился в район острова Шикотан, где крупная рыббаза «Советское Приморье» и небольшой СРМТ «Горновой», совсем слабенький, были задавлены льдами. Оба судна требовалось срочно оттащить от опасности — они дрейфовали к острову. Но сначала нужно было подойти к «малышу». Для этого следовало вывести в сторону рыббазу. Ледокол походил вдоль 160-метрового борта, отвел, подошел к «Горновому» — ничего не получается: лед прижимает его с двух бортов, лезет через борт буквально на палубу. Уже трещат шпангоуты. СРМТ даже не видно за массивным телом ледокола, который проходит мимо, рычит и поднимает столбы льда, — на мгновение остается чистая вода, нет, даже не чистая, а шуга, тертый лед... До утра «Ленинград» занимался этими двумя судами. И только когда они были выведены в безопасное место, Холоденко поднял на рассвете в воздух свой вертолет, чтобы выяснить, где полегче, куда кого вытащить... Лед, как в Арктике, — белый, толстый, крепкий. В радиотелефоне хаос голосов: каждый из начальников лова звал ледокол к себе. «Доложите о состоянии ваших судов», — просил их Вадим Андреевич. А между группами пятнадцать, тридцать, а то и семьдесят миль... Подходит ледокол к судам, а там одни «малыши»: как их растащить? Собрались вместе, и их уже мнет друг о друга бортами. «В рабочем ли состоянии машины?» Отвечают: «Да, но винт смерзся в монолит — ком ледяной». И тут Вадим Андреевич решается: ведет ледокол к ним, обходит на полном ходу и начинает разрезать ледяной пятачок на сектора... «Откусит» один «пароход», вытащит, чтобы рыббаза могла вести его дальше, и снова возвращается...
— Потом, в Магаданском порту, я видел, как сокрушался Холоденко, — сказал Борис. — «Кто их послал в такое время в эти широты... Надо же, начинается сильное сжатие, а они собрались вместе, чтобы не было скучно дрейфовать; ходили друг к другу в гости, занимались воспоминаниями...» Чтобы его успокоить, я спросил, как он себя чувствует. «Попробуй не поспи одну ночь, — ответил он. — К концу четвертых суток у меня язык заплетался, а ведь при такой работе в голове должно быть чисто. Надо было вытащить суда так, чтобы не потопить... Малейший неверный маневр ледокола — и раздавишь, как козявку».
...Когда мы наконец подходили к «Ленинграду», Борис рассказал еще одну, но маленькую и другую историю о Холоденко.
— Как-то пришел неопытный парень и попросил у Вадима Андреевича его портрет для газеты. Холоденко вынес ему фотографию
«Ленинграда» и сказал: «Это и есть мой портрет». На следующий день, увидев поднимающегося на борт парня с фотоаппаратом, капитан приказал спустить катер, а когда растерянный фотограф оказался в катере на воде, предложил ему снять ледокол...