Журнал "Вокруг Света" №1 за 1998 год
Шрифт:
— Заха-атела хме-елю, заха-атела хме-елю
— Захотела хмелю — повел во постелю...
А дальше — не донести мне до вас, читатель.
С торжественной песней «Из-за леса копия мечей» все спускаемся по тропке вдоль частого плетня, за которым, на взгорке, как вулкан к небу, вздымается огромная пирамида из голых древесных стволов — оказывается, на дрова. «В холодок, в холодок», — ласково загоняет Борцов старушек под тень ольшины; хочется всем им чего-нибудь для души, распевного:
— Аи да во лужке-е-е-е то-олечка во лу-лу-ужке, — начинается долго, недвижно,
— Ну вот, теперь они не могут сказать «царское»! — гогочет Борцов, — учили же их, учили говорить «красное»!
Это когда он их в Волгоград возил, в Москву и даже в Западный Берлин. А раз уж собрались да расселись на травке, то есть что вспомнить:
— А Ксенька отстала от своих, от лучновских: ну, я, говорит, с вами пройду в Кремлевский дворец. Там проверяют же пропуска. А стены такие стеклянные, она увидела через стекло: вон наши пошли! Как рванулась, да об стенку лбом, вот такой фонарь вот!
— В жизни я сделал — дай Бог каждому, хотя еще могу, — признается Виталий Михайлович, а на «видаке» — знаменитый его «плетень»: обволакивают девушки в желтых платьях каждого синемундирного, отведшего их подругу, и разъединяют, но только дважды, на третий раз все, сцепясь движутся стеною на атамана, который должен их потчевать; пышная, кровь с молоком, дивчина играет «куделя» упруго, смачно, и «Сразу видно, хуторская, — замечает Виталий Михайлович, — другая споет да не так!», а уж когда парни из воронежского ансамбля крутятся, бешено задирая ноги, в прыжках и присядках, то с притопом взвывает и сам Борцов: «Крик души мой влепил я им!» — ведь он этот танец поставил воронежцам.
Да, было все. И «Хопер» гастролировал в девяти странах, и сам Борцов ставил номера в лучших ансамблях. А теперь, — хоть и живо детище, да растащили танцоров директора урюпинских заводов по своим, карманным труппам, а к Борцову чтоб — ни ногой, иначе — на улицу! Расплодились казачьи плясовики, нового не создают, а у него, у Борцова, передирают, и какое тут авторское право? Но даже не это главное. Другое:
— Ну хоть бы родился, Леша, один такой, кому б передать!..
Напоследок я заглядываю в хату над озером к Сивогривову. Он сработал в подарок мне настоящую казачью нагайку из белой кожи: я беру за оплет лакированной рукоятки, провожу пальцами по жгуту, бахромчатому сверху, а внизу с расширением-шлепком, чтобы не ранить лошадь, проверяю, по царскому уставу, толщину войки в четверть вершка.
Вместе с нагайкой принимаю благодарно куль яблок, а еще — такое: на взгорке над Урюпинском — девять ветряных мельниц, от трехкрылки, моловшей грубо, до двенадцатикрылки, на которой уж пару мешков да молол; на праздники всякий уважающий себя казак.
И эти девять ветряков на зеленом холме я увожу как старую, для меня лишь изданную открытку — как привет из Урюпинска. Как символ русского захолустья.
Алексей Кузнецов
Всемирное
Материалы рубрики готовятся журналом «Вокруг света» совместно с Центром Всемирного наследия ЮНЕСКО/Париж и Комиссией Российской Федерации по делам ЮНЕСКО МИД РФ
В музее-заповеднике «Коломенское», изученном не одним десятком ученых, я не надеялась узнать о каких-либо новых тайнах и открытиях.
Правда, утешало одно: здесь можно просто бродить по липовым аллеям, рассматривая памятники древнего зодчества, и ощущать атмосферу давно ушедших веков и событий...
Такую прогулку я намеревалась совершить с директором музея-заповедника — совсем не похожей на ученую даму, скорее — на светскую даму — Людмилой Петровной Колесниковой.
Мы уже собирались идти, когда я увидела на столе Людмилы Петровны какой-то отчет, в котором выделялись слова: «...необходимо более совершенное оборудование, чтобы продолжить поиски библиотеки Ивана Грозного».
— Извините, это идет речь о знаменитой библиотеке?
— Да, — спокойно ответила Колесникова, — У нас тут загадок немало.
...В 1237 году орды хана Батыя осадили Коломну. В ожесточенной схватке защитники города убили Кулькана, сына Чингисхана. За его смерть хан Батый приказал истребить все население Коломны. После взятия города началась кровавая резня. Нескольким семьям удалось бежать к Москве, до которой они добрались через месяц. Оставшиеся в живых коломчане поселились здесь и по названию своего родного города село стало именоваться Коломенским.
Мы идем по музею-заповеднику, и я слушаю рассказ Людмилы Петровны.
— Это одна из версий, почему так названо село. Существуют и другие, — уточняет Людмила Петровна. — В духовных грамотах 1336 и 1339 годов говорится, что село принадлежало великому Московскому князю Ивану Калите.
Недаром цари и великие князья подолгу здесь жили. Даже климат в Коломенском особый. Дышится легче. Если кругом ненастье, у нас — воздух свежий, прозрачный.
В Коломенском меня особенно интересовал уникальный памятник XVI века — церковь Вознесения, которая в 1994 году была взята под охрану ЮНЕСКО. Хотелось своими глазами увидеть то, о чем летописец в 1532 году рассказывал: «Бе же церковь та велми чюдна высотою и красотою и светлостию, такова не бывала прежде сего на Руси».
Чтобы дойти до храма, надо пересечь почти весь заповедник. Стояла осень. Деревья, потеряв пышное одеяние, не скрывали белокаменную церковь Казанской Божьей Матери, деревянный домик Петра I (1702 года), хорошо сохранившуюся башню Братского острога, проездную башню Николо-Корельского монастыря...
Раньше, особенно в хорошую погоду, силуэт Коломенского можно было различить за 10-15 километров — из Кремля и села Осетрова. Над причудливыми куполами церквей возвышался шатер церкви Вознесения.