Журнал «Вокруг Света» №10 за 1976 год
Шрифт:
И не в честь Петра I, а в честь святого Петра, «ангела Петрова». Это не формальное уточнение, здесь есть тонкость, и отнюдь не религиозная, а, как считает ленинградский исследователь К. Д. Лаушкин, символическая (Петр любил символику). Дело в том, что по церковным легендам святой Петр является ключарем — он держит ключи от рая. Таким образом, по мнению К. Д. Лаушкина, в названии «Санкт-Петербург», то есть город Святого Петра, была закодирована та же идея, которая заставила Петра отказаться от исконного новгородского названия города в истоках Невы — Орешек — и наречь его Шлиссельбургом. В устье Невы надлежало воздвигнуться новому «Ключ-городу» — Петербургу. Ненавистный Петру «завес» был отдернут.
Пушкин показал историю глазами поэта: до Петра само солнце пряталось в тумане, а после него даже ночи полны «безлунного блеска».
Мы понимаем Пушкина и согласны с ним: по большому историческому счету все так было и все так стало, как пишет поэт. Но, понимая это, мы все же не будем забывать простых русских людей, крестьян и ремесленников, купцов и воинов, которые веками жили в селах и деревнях, как бы пунктиром наметивших территорию будущего русского европейского и мирового города — Петербурга, Петрограда, Ленинграда.
Э. Рухманова, кандидат исторических наук
Ленинград
Евгений Коршунов. Рассвет в дебрях буша
С героями этой повести читатели могли встретиться на страницах сборника «Приключения 73—74» (М., «Молодая гвардия», 1974) и журнала «Вокруг света» (№ 10—12, 1975.)
Возвращение Майка Брауна
— Капитан Браун! — торжественно провозгласил краснолицый толстяк полковник. Он попытался придать своему широкому курносому жабьему лицу строгое выражение и медленно встал, выставив над грубо сколоченным столом круглое брюшко, туго обтянутое курткой десантника.
Майк, сидевший сбоку от стола, а не как подсудимый перед трибуналом, встал, отдавая официальную дань воинскому званию и положению членов комиссии.
Полковник Жакоб де Сильва, известный охотник до жизненных радостей, слыл в Колонии человеком непримиримым во всем, что касалось офицерской чести. И генерал ди Ногейра частенько именно ему поручал деликатные миссии, связанные с поведением офицеров колониальной армии, которое вызывало сомнение, но не попадало со всей очевидностью под юрисдикцию военного трибунала.
Справа от полковника разогнул свое длинное тело унылый, флегматичный майор Коррейя с большим угреватым носом и торчащими жесткими угольно-черными короткими волосами. Он все время молчал. Майк видел лишь его нос и сейчас с удивлением отметил, что у майора водянистые, бесцветные глаза.
Третий член комиссии, сухопарый щеголь в золоченом пенсне — капитан Кларенс Коста допекал Брауна во время допросов, методично задавая вопрос за вопросом. Майк сразу окрестил его про себя «иезуитом» и возненавидел его продолговатое холеное лицо, длинные каштановые волосы, его манеру стенографировать каждое слово. Собственно, капитан Коста один и вел допросы — настойчиво, деловито.
— Капитан Браун! Комиссия удаляется на совещание... — закончил наконец свое заявление краснолицый полковник-председатель.
Расследование продолжалось с перерывами два дня. Нет, Майка не арестовали, у него не отобрали оружие. Он по-прежнему исполнял обязанности коменданта форта № 7. Он завтракал, обедал и ужинал вместе с членами комиссии здесь же, и тогда зал заседаний, бетонная коробка столовой форта, выполнял свое истинное назначение.
В форт № 7,
Потому-то и возглавил комиссию дока в подобных делах полковник де Сильва.
Он первым вышел из «зала заседаний», за ним майор Коррейя, шествие замыкал «иезуит» с папкой под мышкой. На пороге он обернулся, и Майку почудилось, что он прочел во взгляде капитана сожаление.
Дверь закрылась. Браун остался в большой гулкой бетонной коробке один, расслабился, прошелся без цели до угла комнаты, обратно. Майк не думал о решении, которое предстояло принять членам комиссии, он сам должен был принять решение — для самого себя, самое важное решение в своей жизни.
Как бы хорошо оказаться сейчас опять на той затерянной в дебрях буша поляне. В тени под гигантским махагони... И вернуться не сюда, в эту проклятую бетонную коробку, а в Габерон, сверкающий город, столицу Боганы... Казалось бы, так просто — «Огненная колонна» разгромлена. Он, офицер колониальной армии, попал в плен. И весь кошмар позади. Кошмар, в котором он жил последний год. Когда, с чего начался этот год? С разговора с отцом, когда тот отправил сына защищать идеалы свободного мира и он оказался в тренировочном лагере наемников. Верил ли Майк тогда в свою миссию защиты цивилизации? Верил.
Тогда верил... А теперь?
Если бы он мог ответить себе точно...
Он, конечно, не прав, ведя счет своих ошибок со времени разговора с отцом. Кошмар начался раньше. Только тогда он выглядел совсем не кошмаром. Майк поклонялся сильной личности — Великому Охотнику, Настоящему Мужчине — Фрэнку Рохо. И когда бывший плантатор, его отец, сказал, что хочет видеть своего сына настоящим мужчиной, сильной личностью, Майк Браун согласился стать таким.
Майк только потом узнал, что Фрэнк Рохо в ярких журнальных интервью «Я — охотник, охота — это спорт» не добавлял: «Поэтому мне все равно, кого выслеживать, кого убивать. Если за убийство человека платят больше, чем за убийство льва, я стану выслеживать и убивать черномазого». Но в последней экспедиции речь шла не о местных жителях, а о таких же белых людях, как сам Фрэнк и Браун. Речь шла об экономическом советнике ООН Мангакисе и советском журналисте Корневе.
Что ж, после уничтожения «Огненной колонны» Майк спас Великого Охотника от плена. Скорее от возмездия. Возмездия за те преступления, которые совершил охотник за «двуногой дичью». Разве Майка можно судить за «удар милосердия»? Он повиновался взгляду Фрэнка, выполняя его волю и просьбу.
А все-таки он трус, этот «Великий Охотник»... Рохо мог застрелиться и сам, да не смог поднять на себя руку, а плена боялся больше, чем смерти.
Да, тогда на поляне в буше, под гигантом махагони, оказавшись в плену после разгрома «Огненной колонны», Майк мечтал, что вернется наконец-то в далекий и спокойный Габерон.