Журнал «Вокруг Света» №10 за 1983 год
Шрифт:
Море еще было белесым от шторма, но открылись увалы хребтов, среди которых отчетливо виднелась широкая долина Ульи. Лавируя среди нерп, промышлявших в мутной воде, («казанка» уверенно прорывалась среди отмелей на запад к отрогам Джугджура. Подниматься в пору половодья вверх на веслах — значит пробираться у самого берега среди зарослей тальника, где течение потише. А тут мотор с ревом преодолевает натиск волн на самом стрежне. Навстречу несутся вырванные полой водой громадные стволы, прошлогодняя хвоя лиственниц струится коричневыми потоками. Слева и справа надвигаются далекие еще недавно берега. Часа через три, оглохшие от рева мотора, мы наконец пристали у первого крупного правого притока, прозрачные воды которого, словно синька, вливались в желто-коричневое русло Ульи... Через два
Охотские истории
Вот и Охотская «коска», где некогда стояли остроги первопроходцев. От причала охотского порта на плашкоуте СП-115 мы отправляемся к историческим местам первых поселений.
Павел Иванович Разумов, капитан, весело поглядывает на меня, щурит серо-зеленые глаза на утиный нос судна, вертит штурвал и, как истый волгарь, слегка окает.
— У нас разгрузка в основном рейдовая. С больших кораблей доставляем рыбу и разные грузы в контейнерах. Суда поменьше сами в порт заходят, конечно, в прилив...
В крошечной рубке — компас, у кормовой переборки столик с картой и инструментами, на часах скачет красная стрелка, отсчитывая секунды. Выхожу на крыло мостика. Приливная волна встречается с речным сливом, и крутые воронки сверлят пенный водораздел. Снизу вдруг прорываются тучи желтого песка, и с шипением, даже скрежетом обрушиваются на борт. Разумов тренькает телеграфом — судно в балласте, и сулои надо проскочить на полном ходу... Сколько же судов выходило этим проходом в неведомое? Как же сражались с сулоями и толчеей волн на выходе утлые парусно-гребные шитики, лодьи, боты?
Справа тянется Охотская «коска»: узкая песчаная полоска, чуть отороченная белой нитью прибоя. Вдоль нее мы идем к старому устью Охоты.
Слухи о рыбных и соболиных местах, подкрепленные многими «сорочками» соболей, сделали свое дело. В 1646 году казачий десятник Семен Шелковник, ведомый Нехорошко Колобовым, тем же путем, что и Москвитин, вышел вскоре к устью реки Охоты и заложил зимовье в трех верстах от моря. Два года спустя здесь же был построен Косой острожек, положивший начало Охотску. А в 1654 году новый острог поставили «мерою в длину 20 сажен, а поперек 10 сажен». С этого времени все население в долинах рек Охоты, Урака и Кухтуя было приведено к «шерти» (присяге); в верховьях рек был обнаружен недлинный волок к реке Юдоме, по которой сплавом до Алдана было четыре-пять дней ходу. Именно в это время сюда с Ульи переместился речной и пеший путь до Якутска. Это определило развитие Охотска, ставшего центром ясачных сборов.
Однако крутой поворот в судьбе Охотска произошел после открытия Камчатки, в конце XVII века. Путь к ней через реку Анадырь был долгим и проходил через земли «немирных чукочь». Последовал указ Петра I об открытии морского пути на полуостров, для чего посланы были в Охотск мореходы Кондратий Мошков, Никифор Треска, Яков Невейцын. В 1716 году уставщиком Кирилом Плотницким «с товарищи» было построено первое в Охотске судно — лодия «Восток» длиною 8,5 сажени. На нем под командой казака Козьмы Соколова штурман Никифор Треска проложил путь к Камчатке. Имея в виду это плавание, А. С. Пушкин отмечал: «Открытие пути через Пенжинское море имело важное следствие для Камчатки».
На том же судне четыре года спустя отправились исследовать Камчатку и Курилы выпускники Морской академии геодезисты Иван Евреинов и Федор Лужин, которым удалось выполнить петровский приказ «все на карту исправно поставить». С этого времени Охотск стал причастен к множеству выдающихся плаваний. Эти плавания, как и само развитие Охотска, стали возможны благодаря освоению тысячеверстного пути между Якутском и Охотском. Но об этой, по выражению Крашенинникова, «как бы проезжей дороге» речь впереди...
Мы достигли старого устья Охоты. Ничуть не потревожив покой сотен нерп, устроивших лежбище на отмели прямо против «старого острогу», плашкоут лег на обратный курс к видневшемуся на горизонте мысу Марекан, до которого уже дотянулись строения «колыбели Тихоокеанского флота». Так назвал Охотск доктор исторических наук А. И. Алексеев, моряк, гидрограф и писатель, знаток этих мест, — здесь всюду стоят знаки и маяки, поставленные им и его товарищами три десятка лет назад...
Из Охотска отправилась к Берингову проливу Первая Камчатская экспедиция. А за ней — и Вторая. Корабли для второго плавания строились в Охотске, и поселок экспедиции стоял на самой оконечности Охотской «коски».
Теперь поселок на этом месте носит название Морской. Отсюда протянулась дорога в аэропорт. Потому и бегает от пристани Охотска на Морской юркий буксирчик «Армеец 4-91», который охотчане называют между собой «лаптем». Лишь в отлив, когда Кухтуйская бухта — это внутреннее «море» Охотска — мелеет, отлеживается буксирчик где-нибудь на песке, а чуть вода начнет прибывать, «Армеец» снова спешит к причалу. Здесь, в самом начале улицы Ленина, и гостиница и памятник. И вообще это место людное, веселое — и от моторок, и от захватывающего дух простора с видом на увалы Уракского нагорья. А море? Море на другой стороне длинной Тунгусской «коски», на которой и раскинулись уютные и чистые улицы поселка, перенесенного сюда в 1812 году. Только не балует оно, это море. Летом, случается, неделями висит над поселком сырой холодный туман. Поэтому стены ближних к морю домов покрыты рубероидом, а окна — парниковой пленкой. Дома храбро стоят, образуя многокилометровый ряд, именуемый улицей Беринга, в недавнем прошлом — Морской.
Мы проходим как раз внешний рейд Охотска. Отсюда легче представить, как поднимали якоря три судна под командой. Шпанберга, которые вышли в плавание в 1738 году, чтобы обследовать Курильские острова и впервые посетить японские острова и тем «початок ласковому обхождению положить с тамошним народом». Два года спустя построенные в Охотске корабли «Св. Петр» и «Св. Павел» наконец оделись парусами. Принарядились и служители: были извлечены из запасов шитые еще адмиралтейскими швецами «кафтаны со штанами канифасными и подкладкой хрящевой» и надеваемые поверх из толстого сукна бостроги — предшественники нынешних бушлатов. Под гром салюта корабли покинули рейд и легли на курс к месту зимовки в Авачинскую губу. Ее обнаружили штурман «Св. Павла» лейтенант Иван Елагин и мичман Василий Хметевский, посланные год назад для поиска более удобной гавани, — их открытие положило начало Петропавловску-Камчатскому...
Солнце клонилось к закату, и теперь наше судно, подгоняемое попутным зюйд-остом, спешило домой. Осталась позади бухта, где в 1923 году высаживался отряд героя гражданской войны Степана Вострецова, разгромивший белые банды на побережье. Все пятнадцать миль берега прошли перед глазами за какие-то два часа, а в памяти промелькнула долгая история поселка Охотск, ныне центра большого района. И каждый день впереди обещал новые впечатления...
В то утро я вышел из гостиницы рано. Малое «море» Охотска — обширный эстуарий реки Кухтуй — в ожидании прилива белел песками; кружили чайки; моторки, разметавшись, дремали у своих гаражей. Я шел улицами Ленина, Невельского, Москвитина и вышел к морю. У рыбацкой тони долго наблюдал, как на черном неуклюжем кунгасе одетые в оранжевое рыбаки тянулись вдоль сети с желтыми поплавками. На дальнем конце нес вахту небольшой сейнер. Потом вдоль шумящей галькой полосы прибоя долго шел на запад, в самый конец Тунгусской косы, туда, где ощетинился частокол из бревен. Он защищал от размыва самый конец косы, на котором расположились строения и причалы охотского моррыбпорта. Над морем, как обычно, висел туман, а над далекими горами сияло солнце. Вечно холодное море не прогревалось за день, и это мешало рождению бризов — обычного явления в южных и умеренных широтах. Туман — вынос холодных испарений — в лучшем случае рассеивался во второй половине дня, ненадолго даря охотчанам ясное небо. Так и получил здесь этот туман имя собственное — «Вынос»...