Журнал «Вокруг Света» №10 за 1986 год
Шрифт:
Откровенно говоря, я не ожидал, что он встанет и огласит мой вопрос за столом, чем я был немало смущен.
— Внимание,— сказал он, поднявшись,— прошу внимания, ребята, тут нас спрашивают: «Как же отнеслись в институте к той шумихе, которая предшествовала нашей высадке на льдину?»
Но каково же было облегчение мое, когда за столом раздался взрыв хохота.
— Отвечаю,— сказал Чернышев. Наступило молчание.
— Если вы помните, у нас в институте был опрос. Один из вопросов касался нас: «Что вы пожелаете СП-28»? — Александр повернулся ко мне: — Практически все пожелали
И ребята зааплодировали. Мне показалось, они радовались скорее откровенному разговору.
— Полярники народ скромный...— сказал Чернышев.— Понятно. Но нам шуметь надо было, потому как нужна была поддержка не только Госкомгидромета, ААНИИ, а поддержка в масштабах страны. Времени оставалось у нас мало. Нужно было в кратчайшие сроки получить необходимую технику, оборудование, средства...— Александр сел и, снова обратившись ко мне, добавил: — Я же вам говорил, у нас совершенно новая программа. И вот эта, как хотите называйте, эта реклама сработала.
Вспоминаю, как он на «подскоке» говорил, например, о том, как добывали домики. Поехали на завод, поговорили с молодежью, предложили свои руки и за одну субботу изготовили 20 домиков. Вот с этого все, кажется, и началось. Когда был виден результат, пошли дальше: поехали ребята в Волгоград, Бердянск за трактором; в Риге получили дизели... Как же быть с вычислительной техникой? И снова все закрутилось. Чернышев ездил к министру приборостроения, в Госплан. Наконец выделили три машины, пообещав в третьем квартале. Но это поздно. Станция в это время должна будет находиться в дрейфе. Пришлось ехать в Киев на завод. Вот так. Выбили вычислительные машины — встал вопрос о специалистах, которые могли бы работать на этой технике. Нашли людей, и вот что интересно: они рискнули, оставили свои большие оклады и перешли в Институт Арктики и Антарктики на должности рядовых инженеров с зарплатой сто сорок рублей.
Не в этом ли крылось объяснение необъяснимого, думал я тогда, слушая Чернышева. Наверное, большинство людей, впервые попадающих на дрейфующие станции, меньше всего думает о заработке — пусть с полевыми и не с полевыми. Так было и с моими друзьями в свое время. В чем же секрет? — рассуждал я. Необычность работы? Избранность, что ли? Или это связано с возможностью попасть на СП? Много ли их, этих станций, дрейфует в Ледовитом океане? Одна, две, ну от силы — три одновременно. Всего несколько десятков людей.
Я знал немало случаев, когда, например, повара покидали лучшие рестораны, шли на СП и некоторые из них приживались в Арктике на многие годы. Нетрудно догадаться, хорошему повару в московских, скажем, или ленинградских ресторанах живется неплохо. И он оставляет вдруг свое место, меняет на труднейшие условия работы. На льдине у него нет подручных. Он один. Сам был свидетелем: и пилит лед, и готовит воду, топит печку и еще делает многое такое, чтобы прокормить двадцать-тридцать человек... Чего ему там надо? Понятно, ученый на льдине добывает, вырывает очередную тайну, делает диссертацию, в конце концов ведет тему. Повар же никакого открытия не делает. Но тем не менее он идет туда; идет механик, идет врач, который бросает хорошую клинику. А здесь, на станции, у него нет никакой
В кают-компании душно, и я после основательной кружки какао выхожу на воздух. Вокруг стылая, отчужденная, холодная природа. Ну, казалось, чего в ней хорошего? Ну чем она может быть человеку дорога? Что в ней? Плюнуть и улететь отсюда... И тем не менее никто из тех, кто пробыл на льдине полгода, год, не проклял ни свою судьбу, ни этот год, не посчитал его пропавшим для жизни. Рассказывал о нем с гордостью и много. Почти все, кого я знал, если имели возможность, снова и снова возвращались на новые льдины.
И вдруг ловлю себя на мысли: неужели когда-нибудь я не смогу вернуться сюда?
Надир Сафиев
Р. Сиразетдинов. Урок истории
Учитель истории Владимир Светов готовился к этому уроку особенно тщательно. Накануне в учительской директор школы отозвал его в сторонку и предупредил, что на следующем уроке у него будет проверяющая из министерства.
— Ты уж, пожалуйста, постарайся,— извиняющимся голосом произнес директор.— Она женщина требовательная...
Темой урока была Парижская коммуна. Тема знакомая, больше того — любимая. Владимир увлекся ею еще в пединституте.
В ту ночь Светов почти не спал. Он еще и еще раз просматривал план урока, свои выписки и старые конспекты. Под утро, чтобы немного рассеяться, он достал с полки купленную недавно в букинистическом магазине книгу о Парижской коммуне. Владимир медленно листал пожелтевшие страницы, вглядываясь в старинные гравюры...
Светов вошел в класс и сразу заметил на последней парте пожилую седеющую женщину в старомодных очках, которая старательно раскладывала перед собой толстую общую тетрадь и авторучку.
Класс, обычно встречавший его шумом, сегодня молчал. Только изредка ребята искоса поглядывали на заднюю парту.
Владимир раскрыл журнал, затем подошел к окну и, не поворачиваясь к классу, начал говорить.
И неожиданно услышал свой голос словно со стороны и удивился его странному звучанию. Он отошел от окна...
Перед глазами высилась баррикада. Кругом сновали вооруженные люди, гремели ружейные выстрелы. Запахи гари и пороха, дым стлались волной по узкой улочке. Кругом валялись пустые гильзы, обрывки каких-то бумаг, тряпок, окровавленные бинты. Вдруг Владимир увидел себя, а вокруг — притихших ребят своего класса. Из-за угла показалась колонна версальцев, и Владимир потащил ребят в ближайшую подворотню, откуда поле битвы было видно как на ладони.
Над баррикадой взвилось красное знамя. Странно, но Светов сразу узнал среди ее защитников булочника из соседнего квартала — Жана. Вот женщина с красной повязкой на голове — это цветочница Мари... Этот долговязый парень с пистолетом в руке и саблей в другой — Антуан-башмачник... Владимир вдруг стал ясно различать крики обороняющихся: