Журнал «Вокруг Света» №10 за 2005 год
Шрифт:
Ранним утром дядя Сумьян обегает все дома, нужно поздороваться с каждым соседом. Но это – уже после часа, проведенного в молитвенной комнате. Туда он приносит свежесваренный чай с борцоками – высшим существам.
Он просит небеса о гармонии и благополучии в трех мирах: человеческом, животном и растительном: «Нельзя ничего „клянчить“ для себя. Надо печься о каждой букашке, тогда сбудутся и людские мечты».
В селении Хулхута они сбылись.
Как-то раз во время молитвы Сумьян подумал: почему бы не построить своими руками святыню?
Скинулись по 500 рублей и принялись строить Ступу Долголетия.
Дело это тонкое и сопряженное со множеством мистических условий, но хулхутинцы строго соблюдали их. Фундамент копал тот, кому положено – мужчина, рожденный в год Тигра. Саша, сын дяди Сумьяна, постился 99 дней, чтобы иметь моральное право накручивать «флажки» с мантрами на тибетские палочки. Крутить их нужно слева направо, и обязательно с добрыми мыслями. Отвлекся – переделывай. В тринадцать вращающихся барабанов вместилось 40 тысяч мантр, и еще сотни тысяч – вместе с золотом, серебром и священными статуэтками Ца-Ца – «вмонтировали» в здание Ступы.
Через 99 дней посреди степи в трех километрах от селения, на том месте, где до революции стоял хурул, появилась святыня, задуманная стариком во время молитвы.
Верховный Лама Калмыкии Тэло Тулку Ринпоче, услышав об этом, обрадовался и сказал: «Если еще и монахи высокого ранга приедут в Хулхуту освятить эту Ступу, я буду считать, что свершилось чудо».
И оно вскоре свершилось. Девять известных братьев из индийского монастыря Гьюдмеда – те, кто умеет строить песочные мантры (важнейший тибетский обряд, невеждами прозванный «гаданием на мраморной крошке») – как с неба свалились на село, и в Ступе поселился дух благочестия.
Дяде Сумьяну как раз в тот день исполнилось 73 года, и у него родился девятый внук (детей тоже девять). Но и по сию пору каждое утро, чуть только рассветет, он обегает все село: нужно поздороваться с соседями, предварительно помолившись за их скот, за каждого из них, за Калмыкию и весь белый свет.
Елена Улюмджиева | Фото Андрея Семашко
Музеи мира: Убежище «пермских богов»
Почти в каждом провинциальном музее России – здесь стоит по-доброму вспомнить советскую систему государственного распределения, которая вовлекла в свою орбиту и искусство – можно обнаружить произведения, достойные особого внимания. Если не шедевры, то, во всяком случае, работы тех, кому случалось их создавать. Переступив порог Пермской галереи, даже будучи готовым к неизбежным открытиям, – приятно поражаешься увиденному.
«Эрмитажем в миниатюре» назвал Пермскую галерею директор главного музея страны Михаил Пиотровский. И это вполне справедливо: в ее собрании, насчитывающем почти пятьдесят тысяч единиц хранения, есть все, что «полагается»: египетские и греко-римские древности, вазы венецианского стекла и строгановское шитье, Рубенс с Йордансом, солидная подборка русских классиков и интереснейшие авангардные работы начала XX века. Однако основное украшение, ради которого сюда стоит приехать специально, – единственная в своем роде коллекция деревянной религиозной скульптуры XVII—XIX веков, созданная и собранная в здешних же местах. Так называемые «пермские боги» сегодня определяются искусствоведами как сугубо самобытное, «узкоместное» явление, которое особым образом соединило в себе и языческие финно-угорские, и славянские, и индивидуальные авторские традиции, вызванные к
Галерея открылась для публики 7 ноября 1922 года, но в основе ее, против тогдашнего обыкновения, не было какого-либо представительного собрания, спешно национализированного советской властью. Частных коллекционеров уровня Третьякова или Щукина в провинциальном городе не водилось. Был (и то лишь с 1907-го) художественный отдел Пермского научно-промышленного музея, составленный из случайных пожертвований, в первую очередь от художников-уральцев, которым посчастливилось выбиться «в люди».
Назначенный в 1919-м первым заведующим галереей, вернее, тогда еще Историко-художественным музеем, где искусство, естествознание и краеведение жестко не разделялись, Александр Сыропятов, большой непоседа, сам организовывал экспедиции в глубь губернии для сбора оригинальных экспонатов. Он же то и дело наведывался в столицу, в Отдел изобразительных искусств Наркомпроса, где докучал знаменитому художнику Игорю Грабарю просьбами о пополнении скудной коллекции. Несмотря на такую активную деятельность, на момент открытия галереи она располагала всего ста сорока предметами искусства, так что одна из лучших на 2005 год российских коллекций возникала буквально из ничего. Но уже на первом году «жизни» в нее поступило 2 858 произведений.
Конечно, этот успех объясняется в том числе и послереволюционной неразберихой. Государственный фонд молодой республики и закупочные комиссии довольно щедро раскидывали по городам и весям «буржуйское» богатство – было бы кому принимать его «на местах» (на повестке дня стоял лозунг «искусство принадлежит народу», поэтому единственным условием приобретения бесценных работ служило обещание выставлять их). В рамках «шефской» помощи «темной глубинке» Третьяковка и Эрмитаж также получили приказ делиться с младшими товарищами.
Кроме того, инициативу проявляли отдельные особо сознательные граждане. Так, в 1926 году некий рабочий паровозоремонтного завода, имя которого, увы, утрачено «неблагодарной историей», отыскал в кладовых Госбанка (интересно, что он там делал?) и принес в галерею сладчайший «Южный пейзаж» (1866) петербургского академика-мариниста Льва Лагорио. А апокалиптический «Лесной пожар» (1897) известного до революции живописца, екатеринбургского уроженца Алексея Денисова-Уральского в 1934-м передала в музей проезжавшая через Пермь группа красноармейцев. Они сказали, что картина хранилась в штабе их части всю Гражданскую войну вместо иконы (сам художник к этому времени умер в эмиграции крайне бедным человеком).
Но, помня обо всем этом и даже о личном покровительстве не только Грабаря, но и наркома просвещения Луначарского, надо заметить: сегодняшним весьма состоятельным фондом галерея обязана в первую очередь местным энтузиастам. Второе место в их списке после Сыропятова по справедливости принадлежит Николаю Серебренникову. Двадцатитрехлетнего исследователя народного искусства пригласил из краеведческого музея села Ильинское в Пермский сам первый директор. Два года спустя, в 1925-м, Серебренников сменил его на посту, а также у руля всей экспедиционной и научной работы. Он вникал во все – формировал коллекции, составлял первые каталоги, пытался пропагандировать уральское художественное наследие (от фарфора до образцов деревянной архитектуры) в прессе.