Журнал «Вокруг Света» №11 за 1975 год
Шрифт:
О героических делах партизан, боровшихся за свободу своей родины, официальная бельгийская печать не пишет. Об этом рассказывают молодежи коммунисты, собираясь вечерами в домах партии, да еще бывалый подпольщик Дюмон Робер в брюссельском Музее Сопротивления.
Схватка с гошистами
Нас провели в мрачноватое здание Брюссельского университета часа в два дня, хотя начало «дебатов» (все политические встречи и беседы для бельгийцев — «дебаты», и следует отметить, что они любят и умеют дискутировать) о советской молодежи, ее жизни и труде назначено на шесть вечера. Из широких окон комнатки, был виден двор с
Трудно было удержаться, чтобы не взглянуть, как начинается манифестация. В коридоре с крутыми поворотами вдоль стен вытянулись разномастные столы, заваленные брошюрами, листовками, открытками, значками. На фоне ярких плакатов французские, испанские, греческие, голландские, чилийские и, конечно, бельгийские молодые коммунисты провозглашали политические лозунги, перебрасывались шутками. А мимо, сжатая коридором, стремилась река юношей и девушек в разноцветных свитерах и майках, в расклешенных брюках и мини-юбках, растекаясь по аудиториям — на диспуты, просмотр фильмов о борьбе за свободу народов Чили, Вьетнама, Южной Африки и Палестины, выступления солистов и ансамблей с политической программой. В толпе шныряли ребятишки в шортах, предлагая листовки, конверты с эмблемами за 20 и 50 франков. Это бельгийские пионеры собирали средства в фонд мира и на свои пионерские лагеря.
Заглядевшись на всю эту круговерть, я не сразу сообразил, что кто-то дружески хлопает меня по плечу: передо мной в полном составе стояла семья Михельсов. Жан-Пьер, с сияющими глазами, в белой рубашке, распахнутой на груди, крепко сжал мне руку.
— Все будет в порядке, — ободрил Андре.
Внезапно около Жан-Пьера вынырнул Викторией Буйо и что-то ему шепнул. Оба двинулись ко входу, а за ними и я. У дверей образовалась пробка: хотя за вход установили плату до 100 франков — на устройство различных мероприятий, — желающих попасть на манифестацию оказалось невероятно много. Выбравшись из университета, я понял, чем озабочен Викторией. Перед дверьми подпрыгивали, размахивая руками, странноватые патлатые субъекты в длинных рубахах и черных колпаках. Кое у кого болтались на груди цепи, некоторые держали под мышкой пачки листовок и плакаты. Худой парень, подпоясанный широченным ремнем в заклепках, крутил в воздухе каким-то флагом.
Пожалуй, это и была та часть «здравомыслящих» молодых людей, которых одна буржуазная газета призывала прийти в университет и устроить свой митинг, осудить дружбу с Советской страной, сорвать обличение империализма.
...Чтобы освободить проход в университет, группе обеспечения порядка пришлось сдвинуть агрессивных юнцов в сторону, и тут один из них, услышав слова Жан-Пьера: «Вы, как фашисты, мешаете нашей борьбе!» — завизжал от злости:
— Это мы-то фашисты?! Мы?! Мы АМАДА, за рабочих!
Молодчики из этой анархистской организации, точный перевод полного названия которой действительно обозначает «Вся власть рабочим», на деле провокационно срывали митинги и забастовки...
У входа началась свалка. Но буквально
Неунывающий Анри, сопровождавший нас в Брюсселе, с озорным огоньком в глазах, провожая меня внутрь здания, усмехнулся и небрежно ткнул большим пальцем в сторону входа.
— В другой раз не сунутся. Мы стали гораздо сильнее. Дали им в лоб, четверых увезли в госпиталь...
Мне было все равно — отправили этих хулиганов в госпиталь или довели до ближайшей аптеки с разбитыми носами, — но я с уважением посмотрел на худенького Анри. Казалось, он заранее знал, где неизбежно столкновение, и тотчас оказывался там. Потом он показал отобранное знамя и сказал, что на манифестацию вообще-то пропускали гошистов (1 Гошисты (gauchiste — франц.) — левые (леваки) разного толка, маоисты, АМАДА, троцкисты и т. д.), но только без листовок и плакатов.
«Можете сидеть, слушать, а вот провокаций мы не допустим», — спокойно говорили левакам ребята из группы охраны.
Манифестация собрала около трех тысяч человек, пришли несколько сотен представителей молодых социалистов, движения гуманистов, молодых христианских демократов, экстремистов же набралось едва ли больше пяти десятков.
Были они и на дискуссии о советской молодежи. Одного из них я узнал. У входа он громче всех кричал: «Мы знаем, чего хотим!» Пока Андре Михельс четко объяснял троцкистам болезненный для бельгийцев вопрос об отношениях с «третьим миром», рассказывал о советской помощи развивающимся странам, мне вспомнилась одна недавняя встреча.
...Это было в старинном фламандском городке Алсте. Мы тихо шли с очередного выступления по полуосвещенной городской площади. Миновали ратушу, воинственного всадника на постаменте.
— Завернем сюда на минутку? — предложил сопровождающий, указав на какую-то дверцу.
— Да ведь полночь уже!
— Ничего, вам будет интересно, тем более пастор нас ждет.
— Кто?
— Пастор, вожак гошистов, он никогда не видел советских.
Через запутанные переходы мы попали в какое-то подозрительное помещение. Потолок его был затянут полотном, размалеванным цветными пятнами и фигурами.
У самодельной деревянной стойки несколько потертый человек сделал зазывный жест рукой, качнув головой в сторону медицинских банок и колб, наполненных, по всей вероятности, не лекарствами.
— Без вина нет дискуссий, — изрек он.
О чем он хотел с нами дискутировать, «потертый» не объяснил.
Посредине комнаты, поджав ноги по-восточному, сидели двое, странно неподвижные, то ли от алкоголя, то ли от наркотиков. Крупные буквы со стен призывали: «Meditate!» («Сосредоточься в себе!») На столике лежал журнальчик, он назывался «Как жить одному».
— Все-таки трудно этому научиться, жить совсем без людей, — сказал я пастору, довольно молодому человеку.
— Мы стараемся помочь страждущему найти себя, обрести спокойствие в этом холодном, запутанном мире, — ответил пастор.
— Помочь себе — это помочь всем?!
— Каждый уходит в свое, в дом и машину. Люди себялюбивы и пассивны.
— Надо выбрать цель и вести людей, бороться за них, за справедливость.
— Это ничем не кончается...— покачал головой пастор.