Журнал «Вокруг Света» №11 за 1976 год
Шрифт:
Пока я шел к ним, двигаясь вдоль Куруктачи, слышал далекий рокот техники, доносящийся откуда-то из-за сопки. Но, судя по тому, что печурка гудела – ее растопили недавно, – кто-то должен быть поблизости. Вообще-то я не ожидал в это время застать строителей дома, но надеялся, что они работают рядом, и я смогу наконец увидеть бульдозериста, покорившего ребят.
И действительно, вскоре со стороны реки появился человек, плотный, загорелый, он поставил на траву ведра с водой.
– У вас здесь просто прекрасно!
– Да, – сказал он, ставя белую эмалированную кастрюлю с водой на печь, – ради этой природы люди оставляют насиженные места. Приедет человек из города, от ветра падает,
Он наколол дров, подбросил в печку и стал открывать банки с тушенкой.
– Вы уж извините, сегодня я дежурю по кухне, надо подумать об ужине. Женщин пока нет… Вот на днях моя приезжает, может, уютнее станет жить.
– Издалека приезжает?
– Я сам из Приморского края… Дом – полная чаша – и вот сорвался и жену за собой потянул. Не хотела ехать, а теперь заторопилась.
Он быстрыми движениями нарезал лук, заложил макароны в котел, взял пустую миску и пошел за балок.
– Вот посмотрите, какой холодильник у нас, – бригадир открыл дверь в яму на склоне сопки. Яма была выложена деревом, внутри между ящиками продуктов – глыбища льда.
– Откуда лед?
– Пойдешь вверх по Куруктачи – лед в рост человека… Это мы так живем. А делаем мы… Начали тянуть дороги. Сейчас на промплощадке работаем, – он кивнул в сторону сопки. – А вот от промплощадки ведем две дороги: одну до Бахирево – отсюда до него сорок пять километров, а другую до Новобурейского – там перевалочная база будет у железной дороги. Дороги пойдут через мари, реки и сопки… А здесь, близ устья Куруктачи, будет порт, причалы… Вы уже, наверное, почувствовали, как играет Бурея: то вода поднимается, то падает. Так вот, причалы будут ступенчатые, чтобы на любом уровне реки можно было выгружать суда…
Откровенно говоря, я все время хотел спросить у Александра Ивановича о. бульдозеристе. Кобля Ничуть не удивился.
– Это Юра Смирнов, в основном все первые дороги пройдены здесь его бульдозером. Юра ас, – говорил он, перемешивая лук на сковороде, – девять лет на Зее проработал. Утром встает и сразу к машине, протирает, копается и приходит на завтрак к шапочному разбору, а кто не очень любит работать, встает и прямо к столу… Вчера, после обеда, он повез на промплощадку горючее, ну и трактор по дороге застрял в мари: вы же знаете, что пройдет машина, обнажит травяной покров, а под ним мерзлота, солнце погреет, и земля скисает… В этих местах надо нервишки иметь приличные, иначе будешь кулаком по капоту бить… Так вот. Вечером ребята сидят, скучают – и тут появляется Юра. Ну и в шутку один товарищ говорит: «Что же ты, машину утопил, не смог сберечь… И свету нет». Дело в том, что мы только-только устраиваемся, грузы наши из Зеи в пути. У нас еще нет электростанции, а тянуть провода из поселка изыскателей ни к чему, скоро своя станция будет. Пока обходимся. Дни летние длинные, но иногда, когда засиживаемся за домино или шахматами, светим фарами трактора. «Так вот, угробил машину, – подтрунивают над Юрой, – а то сыграли бы в «козла». Смирнов молча встал и исчез. И вдруг слышим – тарахтит. Оказалось, ушел в ночной лес, поуродовался там в грязи, вытащил и привел технику…
Возвращался я самым коротким путем. Поселок оказался за стеной сопки.
– Держитесь реки и не поднимайтесь высоко, – сказал Александр Иванович, – вот по этому прижиму и поведем дорогу к створу. – И добавил: – Приходите завтра на уху, к обеду ребята соберутся.
Когда я по склону хребта выходил к поселку, наткнулся на штольню. По уровню она была высоко над крышами домов. Деревянный мостик с лебедкой, и от него по эстакаде в зияющую темноту уходят тросы, электрокабели. Вхожу, оглядываюсь. В глубину, на несколько метров от портала, уходят крепления из бревен – по бокам и сверху, как в шахте, а дальше обнаженно висят над головой и торчат всюду остроугольные глыбы скальной породы. Хребет анатомируют, чтобы узнать его геологическое строение, – внутри этого хребта и пойдут отводные туннели. Прохладно. Вода с забоя оттаивает, и слышно, как где-то гулко капает…
– Здесь находиться без каски нельзя, – слышу за спиной.
Оборачиваюсь и вижу Сашу Пионтковского. Спортивного сложения, в черной кожаной куртке, рыжеватая борода, в которой пробивается седина, – след пережитого. Об этом я знаю. А лет ему двадцать пять, не больше. Начальник горного отряда.
Выходим из штольни. Садимся на эстакаду, опустив ноги на траву. Потом Саша встает и начинает собирать на склоне цветы.
Мне о нем рассказывали. Он один из первых, кто пришел в эти места. Пришел после армии. Говорили о нем как о самом твердом человеке в экспедиции, утверждали, что он может выдержать любой эксперимент на выживание в тайге. О нем многие говорили, и в основном все мнения сходились.
Это случилось два года назад. В штольне зарядили четырнадцать шпуров – в каждый по килограмму взрывчатки. Саша стоял и светил фонарем, а взрывник сидя поджигал. В это время первый врубовой преждевременно взорвался. Оглушенный парень выбежал к устью штольни, думая, что Саша там. Но его не оказалось у портала. Тогда взрывник снова побежал к забою, и в это время стали взрываться остальные шпуры согласно нумерации с интервалами замедления в доли секунды. Напарник успел добежать лишь до середины штольни и успел снова выбежать. Стал звать людей.
Саша очнулся в больнице в Новобурейском только на седьмые сутки. Была пробита голова в нескольких местах, задеты позвонки, камни были в теле…
Сейчас он лазит по склонам, усеянным огненными жарками и саранками, так, словно всего этого не было и ко всему тому он никакого отношения не имеет, словно для него существовали и существуют только эти сопки и леса. Движения его легки, свободны, а когда он нагибается к траве, видно, как наливаются мускулы спины…
– Кому ты собираешь цветы? – кричу я ему, зная, что жена гостит у родных.
– Дома поставлю… Спускайся, – говорит он. – Пошли пить чай.
Хотя хозяйка и отсутствовала, в доме было чисто и уютно. Саша поставил чайник на электроплиту и стал накрывать на стол. Поставил миску масла. Потом поднял крышку погреба, извлек оттуда трехлитровую банку меда. Пока вскипел чайник, он выбежал и принес буханку белого хлеба.
– Вообще-то сопки спасли меня. Сначала несколько дней кряду спал, затем ружье за плечо и по сопкам… Ну, кажется, все готово.
Мы принялись за еду. Мед, масло, хрустящий, только что из печи, хлеб…
Окна выходят на реку. А река движется пластами – коричневая, густая от большой талой воды. Она всегда идет, и потому-то, может быть, ты иногда забываешь здесь о ней, забываешь, наверное, чтобы снова вспомнить. И что бы ты ни делал, все равно нет-нет да отодвинешь занавеску, подумаешь о чем-то своем, отметишь, что вода падает… За домами высокий и лесистый хребет, на вершине которого ветер треплет кроны деревьев, и ты это слышишь. И вдруг осознаешь, что внутри этих хребтов пройдет тоннель, отведут реку, чтобы начать строительство плотины. А что станет с деревьями? Деревья так и будут стоять, река не перестанет течь. Даже и тогда, когда она покрыта льдом, воспринимается ее ход, потому что река в сознании человека – это движение…