Журнал «Вокруг Света» №11 за 1991 год
Шрифт:
Как тряпичная кукла, лежал он на грязных, пахнущих рыбой досках. Но ему дали глотнуть огненной агардиенте, укрыли одеялом. Рыбаки, естественно, сразу поняли, кто он такой. Об этом ясно говорили цепь, прикованная к его ноге, и шрамы на спине от ударов кнута надсмотрщика. Оставалось только выяснить, с чьих галер он сбежал, и вот тут-то хитроумный Пабло усмотрел возможность поживиться.
И изобразил из себя христианского мученика. Он, мол, дворянин из Севильи, в жестоком морском сражении захваченный в плен мусульманскими пиратами и посаженный на цепь на алжирской галере. Не в силах более выдерживать ига неверных, он решил рискнуть жизнью ради свободы, и однажды ночью, во время шторма, вырвал
Слушали его внимательно. Он уже сидел, прислонившись спиной к мачте, на его волосах и бороде появился белый налет высохшей соли.
— Ага! — кивнул капитан кеча. — Но откуда тогда весло? Как оно оказалось у тебя?
Про весло Пабло забыл. Но нашелся с ответом.
— Весло? А, вот вы о чем, — его губы разошлись в улыбке. — Мы шли по ветру, только под парусами. Все галерники спали. Я вытащил весло из уключины и бросил в воду перед тем, как прыгнуть самому. В темноте и шуме шторма никто ничего не заметил. А теперь милосердием Господа нашего и Девы Марии моя отчаянная попытка спастись удалась, и я вновь среди христиан, — Пабло перекрестился, поднял очи горе, и его губы зашевелились в беззвучной молитве.
Рыбаки сочувственно кивали, вновь угостили его агардиенте, а уж потом Пабло признался, что умирает с голода. Ему дали ловицу и краюху хлеба.
Они расклепали железное кольцо, на котором держалась цепь, ссудили его кое-какой одеждой, извиняясь, что не могут предложить идальго ничего лучше.
В тот же вечер кеч бросил якорь в Малаге, и капитан отвел Пабло в августинский монастырь у подножия Гибралтара, где тот повторил свой рассказ. Добрые монахи с распростертыми объятиями приняли пострадавшего от мавров. Предоставили кров, накормили, приодели в более достойный костюм. Заботясь о том, чтобы он как можно быстрее оказался в кругу друзей, они нашли купца, отправлявшегося через несколько дней в Севилью со своими товаром, и предложили Пабло присоединиться к нему. И тот не нашел предлога отказаться, поскольку с самого начала заявлял, что родом из Севильи. Впрочем, у него и не было резона отказываться. Куда он не хотел попасть, так это в Кордову, где его хорошо знали, а тамошнего коррехидора могла не подвести память. И мошенник решил, что Севилья ничуть не хуже других городов Испании, а уж простаков там никак не меньше, чем где-то еще.
А пока он мог рассчитывать только на себя, да на те мизерные суммы, что удавалось выклянчить у состоятельных и набожных сограждан, слушавших печальный рассказ о жестоком обращении мавров с христианскими пленниками. Каждый раз Пабло особо подчеркивал, что неверные еще и обчистили его до последнего гроша.
С этими подачками он отправлялся в таверны Севильи, где не столько пили, как играли в карты и в кости. Рука у Пабло была легкой, и в кости он чаще выигрывал, особенно у молодых и неопытных, а с другими он просто не играл. Так он и жил; без особого достатка, но и не бедствуя, а принадлежность его к дворянству состояла разве что в мече да плюмаже на шляпе.
Как раз в таверне, где он бывал наиболее часто, Посада де Паломарес, что неподалеку от Пуэра дель Аренал, впервые услышал Пабло о доне Кристобале Колоне. Сначала имя это случайно донеслось до его ушей, но вскоре оно было у всех на устах. Слава этого человека распространялась по Европе, и каждый день приносил все новые удивительные подробности великой экспедиции, значительно расширившей границы известного мира. Колону приписывали чуть ли не те же заслуги, что и Создателю. Его долгая борьба за признание послужила отличным исходным материалом для уличных певцов, и в сложенных ими куплетах доктора из Саламанки получили по заслугам. Действительно, над ними смеялась вся Испания.
А потом Севилью взбудоражило известие о скором приезде великого путешественника. Их величества повелели ему прибыть в Барселону, и он уже выехал из Палоса, начав триумфальное шествие по Испании.
И пока Севилья лихорадочно готовилась к торжественной встрече первооткрывателя новых земель, Паблй де Арана сидел за бутылкой вина, снедаемый мрачными мыслями. С чего, недоумевал он, такая суета? Выскочка-иностранец, безродный лигуриец, обыкновенный моряк, которому нечего было терять, кроме своей жизни, рискнул переплыть океан и открыл там новые земли. Раз земли там были, их рано или поздно кто-нибудь да открыл бы. Ну почему надо поднимать из-за этого столько шума?
Неприятие восторгов по поводу плавания в Индию, однако, не умерило любопытства Пабло, и в то памятное вербное воскресенье вместе со всем городом он вышел на улицу, чтобы встретить дона Кристобаля.
Севилья сделала все, чтобы достойно принять героя. Мостовые устилали пальмовые листья, веточки мирты, жасмина, абрикосового, лимонного деревьев, чуть ли не из каждого окна свешивались гобелены из яркого бархата.
Отзвуки празднества проникли даже в уединение монастырей. На одну из улиц, по которой предстояло проехать Колону, выходила глухая стена, окружающая сад монастыря Санта-Паулы. В саду воздвигли подмостки, чтобы сестры могли взглянуть на кавалькаду. Мать-настоятельница, женщина образованная, отлично понимала значение открытия Колона и хотела, чтобы сестры оказали ему достойный прием, пусть и не выходя за пределы монастыря. Она же принесла известие о возвращении Колона своей племяннице Беатрис, в прошлом певичке, а теперь мирской сестре, набожностью удивляющей даже монахинь.
— Он совершил подвиг, достойный великого Сила,— щебетала мать-настоятельница. — Храбрый моряк, покоритель океана, на маленькой утлой каравелле преодолел все преграды, открыл новые земли и положил к ногам нашей доброй королевы Изабеллы. Он навеки прославил Испанию и нас, испанцев.
— Новые земли? — переспросила племянница, которая вышивала у окна.
— Не иначе. Он открыл острова, каждый из которых больше Испании, так мне, во всяком случае, говорили, а золота там столько, что наша страна станет самой богатой в мире. Часть этого богатства пойдет на подготовку крестового похода. И мы отобьем у неверных гроб господний. Дон Кристобаль, — добавила она,— едет из Палоса в Барселону.
— Дон Кристобаль? — Беатрис перехватило дыхание, она посмотрела на высокую, статную мать-настоятельницу.
— Путь его лежит через Севилью.— Глаза той сверкали. — Его ждут здесь в воскресенье, и город готовится принять его с королевскими почестями. Санта-Паула должна внести свою лепту. Мы вывесим на стены наши лучшие гобелены. Я думаю...
— Вы сказали, дон Кристобаль?— глухим голосом повторила Беатрис.
— Дон Кристобаль. Да, — мать-настоятельница с удовольствием произнесла все титулы первооткрывателя.— Благородный дон Кристобаль Колон, адмирал Моря-Океана и вице-король Индии.
— Господи, помоги мне, — Беатрис смертельно побледнела, откинулась на спинку стула, закрыла глаза.
— Что с тобой? Ты больна, дитя мое?
— Нет, нет,— Беатрис взяла себя в руки, нашла в себе силы даже улыбнуться. — Все в порядке. Вы сказали... дон Кристобаль Колон... Вице-король, вы говорите...
— Именно, вице-король. Вице-король Индии, которую он открыл, отправляясь на запад. Разве он заслужил меньшего? Кто из живущих более достоин этого высокого титула? Покорение Гранады — значительное событие. Но что есть провинция по сравнению с новыми землями? Сама видишь, мы все должны достойно встретить его. Пойдем со мной. Поможешь мне отобрать лучшие гобелены.