Журнал «Вокруг Света» №12 за 1970 год
Шрифт:
Упорный человек комиссар Бугров докричался все-таки до базы. Есть связь. Ребята на болоте даже перестали копать. Тоже слушают.
— ...будет сегодня вертолет? Так, понял, понял! А когда? — Трубка радиотелефона в руке Бугрова, точно огрызок мокрого бублика, вспотела от усердия. — Передай! Нужен бензин, хлеб, солярка. Трос основной. Тро-ос!!! Для трактора, да. Трактор стоит! — пугает он на всякий случай далекого радиста.
Трактор, правда, еще не стоит, но может встать каждый час.
— Завтра вертолет будет,— облегченно
Но мы еще с десяток минут сидим в прохладе штабной палатки и наслаждаемся относительным покоем — комаров и слепней здесь почти нет. Я снова осматриваю палатку: радиоузел, дюралевая полка с аккуратными карманами для магнитофонных дисков. Фотолаборатория. Уголок художников — стол с рулонами ватмана, сотня банок гуаши. За брезентовой стеной хозяйство врача, сияющее чистотой, — «Здравница».
Мне приходилось видеть много палаточных поселков и лагерей, построенных не на два месяца, как строил «Икар», и расположенных в более подходящей для существования местности, нежели тюменские тайга и болота. Но что-то не мог я припомнить, чтобы там устраивались с таким уютом и солидностью. И эти сосновые лапы, каждый раз свежие, украшавшие столовую. И комфорт спальных палаток. И огромная баня, где при желании мог бы поместиться весь отряд...
Бугров, по-видимому, читает мысли:
— Представляешь, ребята из самого Харькова притащили камни для парилки. Здесь-то булыжников не найти. — Он откидывает палаточный полог и показывает на груду камней под елкой. — Кирпича на очаг не хватило, жаль... — добавляет комиссар. — А так порядок, точно? — И он любовно оглядывает лагерь.
— Саша, — говорю я осторожно, — парилка — это уже пижонство.
— Ха! — взрывается Бугров. — Так мы же сюда не страдать приехали. Работать. Ну и отдохнуть тоже. А кирпичи уже заказаны, не волнуйся.
— Бугро-ов! — несется с болотца. — Иди-ка сюда-а!
Третья бригада устроила передышку. Дымит сигаретами на вымощенной древесными кругляками дорожке. Дорожка от кухни спускается к воде. Здесь же и лагерный «холодильник» — в ледяной трясине поварихи закопали до половины пятиведерные кастрюли с компотом и чаем.
— Погляди, Саш, — усмехаются ребята. — И как это сразу-то не заметили?
На полусухом островке круглые плошки медвежьих следов.
— Надо будет установить ночное дежурство, — решает комиссар, когда мы минуем лагерь и выходим на просеку.— Медведи шляются...
Километрах в двух икаровцы расчищают широкую вырубленную полосу. Сваленный лес рассортировывают самым строгим образом и укладывают в аккуратные штабеля, готовые к вывозке. Ни один кругляшок не пропадет здесь.
— Штабелевка-то — наука несложная, — усмехается Бугров. — Вот на болоте биться, рубить да стлань класть — не сладко...
Четыре дня бригада Виктора Ягнюка рубила подлесок на первом болоте, добираясь до гнилой речушки посреди топи. Валили под
Придумали. Устроили живой конвейер. Вырубленный подлесок по штучке передавали с рук на руки...
На четвертый день они вышли наконец к речушке. Шел освежающий дождь. Позади лежало пройденное разбитое болото, переходящее в стройную просеку. Где-то там, ближе к Сургуту, за студенческими отрядами выходили на нее гидронамывщики, рабочие мехколонн. Ложился на болота песок, ворчали бульдозеры. Просека готовилась стать настоящей дорогой, с серебряным полотном, с грохотом поездов и торжественными криками тепловозов.
А здесь была тишина, мягкое шуршание дождя, и за темной полосой воды — вековая тайга, целинная, нетронутая, настороженная. И ее предстояло тоже пройти насквозь.
В тот вечер четвертая бригада впервые за последние дни засиделась допоздна. И долго хохотала над Бородой. Борода, или, точнее, Володька Кочерга, любуясь собой, ловко свалил бензопилой на просеке огромную осину, и та осина со снайперской точностью грохнулась на чайник с питьевой водой, размолотив его до необычайной тонкости и каким-то образом вогнав предварительно крышку внутрь.
Чайник решили сохранить как реликвию, и Кочерга, кажется, не протестовал...
— Пришли, — говорит Бугров. — Вот здесь и работаем...
Через минуту я теряю его из виду. Мелькает лишь за штабелем его высокая шляпа. «Иииии-и, разом!» — командует кто-то высоким натужным голосом. Полтора десятка парней, навалившись, откатывают от трактора очередной хлыст. Стрекочет пила, кромсая древесину. И вот уже бревно ложится в штабель.
Я забираюсь на кучу бревен, повыше, и оттуда гляжу, как за спиной икаровцев распахивается просека. Разрезая тайгу, будущая дорога тает вдали.
Бутылочная почта
Болин сидит на лавочке катерка и ждет, пока запустят двигатель. Сегодня выходной у него. Но такая должность — диспетчер движения Сургутского порта, — видно, и в выходной дает себя знать.
Смотрит Болин налево, где лихо разворачивается в небесной голубизне стрела крана, волочит по воздуху груду тугих мешков и наконец брякает их без опаски на причал. Леонид Васильевич поворачивается направо: по правую руку швартуется к дебаркадеру пассажирский теплоход. Публика с узлами и чемоданами сбежалась на один борт, на берег торопится, и оттого теплоход чуть скособочился, и капитан неизвестно кому грозит сверху кулаком. Два буксира-муравья выталкивают на глубину неповоротливый плавучий кран, покрикивают друг на друга, суетятся. А из-за них медленно выдвигается тупой нос баржи-самоходки.