Журнал «Вокруг Света» №12 за 1970 год
Шрифт:
Упорный человек комиссар Бугров докричался все-таки до базы. Есть связь. Ребята на болоте даже перестали копать. Тоже слушают.
— ...будет сегодня вертолет? Так, понял, понял! А когда? — Трубка радиотелефона в руке Бугрова, точно огрызок мокрого бублика, вспотела от усердия. — Передай! Нужен бензин, хлеб, солярка. Трос основной. Тро-ос!!! Для трактора, да. Трактор стоит! — пугает он на всякий случай далекого радиста.
Трактор, правда, еще не стоит, но может встать каждый час.
— Завтра вертолет будет,— облегченно
Но мы еще с десяток минут сидим в прохладе штабной палатки и наслаждаемся относительным покоем — комаров и слепней здесь почти нет. Я снова осматриваю палатку: радиоузел, дюралевая полка с аккуратными карманами для магнитофонных дисков. Фотолаборатория. Уголок художников — стол с рулонами ватмана, сотня банок гуаши. За брезентовой стеной хозяйство врача, сияющее чистотой, — «Здравница».
Мне приходилось видеть много палаточных поселков и лагерей, построенных не на два месяца, как строил «Икар», и расположенных в более подходящей для существования местности, нежели тюменские тайга и болота. Но что-то не мог я припомнить, чтобы там устраивались с таким уютом и солидностью. И эти сосновые лапы, каждый раз свежие, украшавшие столовую. И комфорт спальных палаток. И огромная баня, где при желании мог бы поместиться весь отряд...
Бугров, по-видимому, читает мысли:
— Представляешь, ребята из самого Харькова притащили камни для парилки. Здесь-то булыжников не найти. — Он откидывает палаточный полог и показывает на груду камней под елкой. — Кирпича на очаг не хватило, жаль... — добавляет комиссар. — А так порядок, точно? — И он любовно оглядывает лагерь.
— Саша, — говорю я осторожно, — парилка — это уже пижонство.
— Ха! — взрывается Бугров. — Так мы же сюда не страдать приехали. Работать. Ну и отдохнуть тоже. А кирпичи уже заказаны, не волнуйся.
— Бугро-ов! — несется с болотца. — Иди-ка сюда-а!
Третья бригада устроила передышку. Дымит сигаретами на вымощенной древесными кругляками дорожке. Дорожка от кухни спускается к воде. Здесь же и лагерный «холодильник» — в ледяной трясине поварихи закопали до половины пятиведерные кастрюли с компотом и чаем.
— Погляди, Саш, — усмехаются ребята. — И как это сразу-то не заметили?
На полусухом островке круглые плошки медвежьих следов.
— Надо будет установить ночное дежурство, — решает комиссар, когда мы минуем лагерь и выходим на просеку.— Медведи шляются...
Километрах в двух икаровцы расчищают широкую вырубленную полосу. Сваленный лес рассортировывают самым строгим образом и укладывают в аккуратные штабеля, готовые к вывозке. Ни один кругляшок не пропадет здесь.
— Штабелевка-то — наука несложная, — усмехается Бугров. — Вот на болоте биться, рубить да стлань класть — не сладко...
Четыре дня бригада Виктора Ягнюка рубила подлесок на первом болоте, добираясь до гнилой речушки посреди топи. Валили под ноги осины, ели, березы. По ним, как по качающимся мосткам, двигались вглубь. Поваленные стволы надо было убирать. О тракторе разговора не было — пришлось бы его самого тащить отсюда волоком. И на плечах не вынести стволы — под тяжестью не вырвать ноги из трясины. Здесь и так каждый шаг стоил усилий нечеловеческих.
Придумали. Устроили живой конвейер. Вырубленный подлесок по штучке передавали с рук на руки...
На четвертый день они вышли наконец к речушке. Шел освежающий дождь. Позади лежало пройденное разбитое болото, переходящее в стройную просеку. Где-то там, ближе к Сургуту, за студенческими отрядами выходили на нее гидронамывщики, рабочие мехколонн. Ложился на болота песок, ворчали бульдозеры. Просека готовилась стать настоящей дорогой, с серебряным полотном, с грохотом поездов и торжественными криками тепловозов.
А здесь была тишина, мягкое шуршание дождя, и за темной полосой воды — вековая тайга, целинная, нетронутая, настороженная. И ее предстояло тоже пройти насквозь.
В тот вечер четвертая бригада впервые за последние дни засиделась допоздна. И долго хохотала над Бородой. Борода, или, точнее, Володька Кочерга, любуясь собой, ловко свалил бензопилой на просеке огромную осину, и та осина со снайперской точностью грохнулась на чайник с питьевой водой, размолотив его до необычайной тонкости и каким-то образом вогнав предварительно крышку внутрь.
Чайник решили сохранить как реликвию, и Кочерга, кажется, не протестовал...
— Пришли, — говорит Бугров. — Вот здесь и работаем...
Через минуту я теряю его из виду. Мелькает лишь за штабелем его высокая шляпа. «Иииии-и, разом!» — командует кто-то высоким натужным голосом. Полтора десятка парней, навалившись, откатывают от трактора очередной хлыст. Стрекочет пила, кромсая древесину. И вот уже бревно ложится в штабель.
Я забираюсь на кучу бревен, повыше, и оттуда гляжу, как за спиной икаровцев распахивается просека. Разрезая тайгу, будущая дорога тает вдали.
Бутылочная почта
Болин сидит на лавочке катерка и ждет, пока запустят двигатель. Сегодня выходной у него. Но такая должность — диспетчер движения Сургутского порта, — видно, и в выходной дает себя знать.
Смотрит Болин налево, где лихо разворачивается в небесной голубизне стрела крана, волочит по воздуху груду тугих мешков и наконец брякает их без опаски на причал. Леонид Васильевич поворачивается направо: по правую руку швартуется к дебаркадеру пассажирский теплоход. Публика с узлами и чемоданами сбежалась на один борт, на берег торопится, и оттого теплоход чуть скособочился, и капитан неизвестно кому грозит сверху кулаком. Два буксира-муравья выталкивают на глубину неповоротливый плавучий кран, покрикивают друг на друга, суетятся. А из-за них медленно выдвигается тупой нос баржи-самоходки.