Журнал «Вокруг Света» №12 за 1974 год
Шрифт:
Старушка молчала, только в самом начале пути спросила меня: «Девлох?»
— Девлох, — отвечал я. Это значило «летовка».
На летовку таджики перегоняли скот, когда появлялись на полях первые зеленые побеги. Раньше у каждого кишлака было свое пастбище, которое к тому же подразделялось на несколько участков: свой для каждой махалля, кишлачного квартала. Участки в те далекие времена отделялись стенками из дикого камня, и, не
Сейчас многие колхозы, особенно те. у которых немало скота, держат стада в долинах только зимой. Весной и осенью скот пасется в предгорьях, а летом — на высокогорных пастбищах. Обычно там строят дом, где живут пастухи.
Ехали мы долго — часов шесть или того более. После — не знаю, которого уже по счету, — поворота, подъема и спуска машина остановилась. Неуверенно держась на затекших ногах, я выпрыгнул из кузова. Керимчик передал мне стопку книг и спрыгнул сам.
— Отсюда, товарищ дорогой, — сказал шофер, — пешком пойдете. Да мальчик тебе все покажет.
Можно было идти по дороге, по которой гонят скот, — она хорошо протоптана. Но так мы добрались бы на девлох дня за два. И Керимчик повел меня по тропе круто вверх.
Не помню, сколько мы карабкались, не было возможности взглянуть вверх, только тропинку видел я, тропинку да еще какие-то жесткие колючие кусты, за которые то и дело хватался. Через час, а то и через два сделали мы привал на более или менее ровной площадке, попили воды из ручья, съели по лепешке да по паре твердых шариков сушеного овечьего сыра-кургута. Посидели чуть и вновь полезли вверх.
И когда я точно понял, что больше идти не могу, я услышал женский голос. То была мать Керима, и он бросился к ней и схватил кувшин с водой — она шла от ручья.
Летовка была рядом, за перевальчиком. Где-то внизу слышались голоса. Мы стояли на самом верху, и мне все хотелось продлить этот приятный миг...
— Пойдем, — сказала Керимова мама, — близко, метров двести...
Эти двести метров идти было нетрудно — под гору, — но мне почему-то показалось, что шли мы долго. Тропинку я уже еле различал.
У невысокого дома из сырцового кирпича горел костер, булькало что-то в подвешенном над ним казане. Вокруг сидели люди. Одни мужчины. Из загона, невидного в сумерках, доносились чавканье, хлюпанье, неясное блеяние овец.
— Садись, поужинаем сейчас, — сказала женщина. — Мясо скоро будет готово.
Какой там ужин! Я как присел на расстеленный на земле овчинный тулуп, так и сам не заметил, как растянулся на нем и подложил под голову руку. Слышались какие-то голоса, смех, звенела посуда. Из транзистора лилась нескончаемая таджикская песня, где все повторялось: «Ай-джони ман Гюльнора». Появился Керим, присел на тулуп с книжкой в руках. «Учебник из стопки», — подумал я. Он повернулся ко мне, чтоб проверить: сплю — не сплю?
— Ну как здесь? — толкнул меня в бок Керимчик.
Но, очевидно, я в тот же миг уснул, потому что так и не услышал своего ответа...
Л. Минц
Честер Хеймс. Беги, негр, беги!
Окончание. Начало в № 7—11.
Уолкер проснулся. В комнате темно, жалюзи опущены, и он никак не мог понять, который час.
Лежа на спине, он прислушивался к звукам, доносившимся из соседней комнаты Ничего особенного: монотонный голос дик тора телевидения, тихий смешок Дженни и предостерегающее «Нет!..» Питера-младшего.
Уолкер подумал, что здесь он оказался совсем некстати. Но, может быть, он преувеличивает...
Взглянул на светящийся циферблат наручных часов — половина седьмого. «Проспал целый день, потерял зря столько драю пенного времени!» Опустил руку, чтобы взять с пола бутылку, но ее не оказалось. Кто-то унес ее, наверное, Дженни.
А выпить ему хотелось. Пока дети сидят перед телевизором, ему нельзя пройти к бару. Чертовы сорванцы!
Резко поднялся и сел на постели. Оглядел всю комнату: ничего подозрительного. Его пальто висело в шкафу, дверца которого была приоткрыта. Служебный пистолет лежал на кресле. Странно. Дженни терпеть не могла оружия. Но в комнате убирала она, в этом он был уверен.
И все-таки что-то не так. Подойдя к шкафу, он полез в карман пальто за сигаретами и зажигалкой. И тут какое-то неясное предчувствие насторожило Уолкера. Он замер: кто-то обыскал его вещи. Уолкер не мог объяснить, почему так решил, но был в этом твердо уверен. Он прямо-таки чуял чужой запах на своей одежде.
— Брок, — пробормотал он — Зачем, черт побери, ему это понадобилось?
«Сегодня же вечером нужно покончить с этой историей. Дольше мне не выдержать. Я должен пристрелить этого ниггера, а потом избавиться от пушки...» Он прекрасно понимал, что, если у него найдут пистолет с глушителем, это равносильно подписанному смертному приговору.
Уолкер приложил ухо к двери. Кроме музыкального шоу по телевизору — ничего. «Наверное, они скоро сядут за стол, — подумал он. — Зимой они всегда ужинают в половине седьмого, но сейчас ждут меня. Дженни, конечно, на кухне. Она любит готовить сама, девушка-негритянка только подает на стол. А Брок, наверное, сидит в своей мастерской в подвале... Забавно, что я называю Брока по фамилии... Да.. Не обнаружил ли он второй пистолет?!:»
От одной этой мысли его бросило в жар Но, быстро взяв себя в руки, он отправился в ванную.
«…Я должен поужинать вместе с ними, а потом, дождавшись удобного момента, извиниться и побыстрее исчезнуть. И причину я должен найти серьезную, не то Брок заподозрит неладное...»
Он долго стоял под холодным, почти ледяным душем. Когда вытирался, услышал, что его зовет востра.
— Да, Дженни? — ответил он.
— Поторапливайся, ужин на столе.
— Сейчас!
Уолкер быстро оделся. Ему не терпелось увидеть шурина.