Журнал «Вокруг Света» №12 за 1986 год
Шрифт:
Наконец Злодей поймал ногами дно, тяжело выбрался на песок и в изнеможении остановился, собираясь отряхнуться, но подоспел Итуит, за ним Галя. Получив последний удар Итуита и щипок Гали, он моментально продрался через кусты, выскочил на тундру, и тут у него вместо классического лая прорезался новый крик. Он мчался по тундре, и мы долго слышали пронзительный вопль:
— А-я-я-я-яй!
Больше мы ни разу не видели его в окрестностях гусиного гнезда.
Лицезрение благородного поступка обычно толкает ум к светлым мыслям, надеждам, побуждает к чистым мечтам. И мы пришли к убеждению, что теперь в семейной жизни гусей
Мы долго бродили в ложбинах, поднимались на увалы, осматривали распадки. В метелках вейника и перьях пушицы свистел холодный западный ветер, в небе алюминиевым блеском светились круглые тарелки штормовых облаков, разыгравшиеся волны стучали в борт нашей лодки, стоявшей на якоре в заливе у дома.
— Ему будет плохо,— сказала жена.— Нельзя бросать свой дом и свою родину...
После обеда мы занялись домашними делами, думали, переживали. И только часа через два хватились, что нет сына. Я вышел на край морены. Сын сидел в лодке и смотрел на озерную равнину, где стыли синие, в мерцающих красных бликах льды.
Только через год мы неожиданно узнали, чем кончилась эта история. В аэропорту поселка Мыс Шмидта знакомый старатель упомянул странную пару гусей, виденных им в среднем течении реки Пегтымель. Гуменник и белая гусыня с острова Врангеля летели рядом над рекой в сторону низовьев. А поздней осенью от совхозного охотника, чья избушка стояла на берегу Нукотского моря у пролива Лонга, узнали, что через три дня после пурги прилетели гуси. Она белая, а гусак серый, гуменник. Целый день паслись возле его избы. Все рядом ходили. А потом полетели к Врангелю, только гусак сразу, как вышли ко льдам, повернул. И кричал, метался вдоль берега, да так тоскливо. К нему несколько раз подворачивал. Остановится в воздухе, крыльями бьет, шею дугой вниз и гулкает на охотника. А потом назад улетел, к Пегтымелю.
— Чудно,— закончил свой рассказ охотник.— Сколько лет уже охочусь, а такого не видел. Ох, природа-матушка...
Николай Бадаев
В. В. Джейкобс. В силу традиции
Вот чего я совсем не выношу на судне,— сказал вахтенный,— так это женщин. Сначала они задают уйму глупых вопросов, а потом жалуются капитану, что вы им невежливо отвечаете. А если вы отвечаете вежливо, что в результате? Думаете, пачка табаку, шиллинг или что-нибудь в этом роде? Ничего подобного. Скажут «спасибо», да еще таким тоном, будто одолжение делают, вообще с вами разговаривая.
Или вот еще. Попроси какую-нибудь девицу сойти с каната, который тебе надо смотать! Она на тебя так посмотрит, что уж лучше подождать, пока она сама соизволит сойти. А выдерни из-под нее этот канат без предупреждения, она просто утопит корабль. Я знал одного парня — он уже помер, бедняга, и оставил трех вдов оплакивать утрату,— так тот говорил, что даже при его опыте женщины всегда оставались для него загадкой, как в первый день женитьбы.
Конечно, иногда попадается девица, переодетая парнем, которую берут юнгой, и никто ни о чем не догадывается. Так и раньше случалось, и дальше будет, я уверен.
Был с нами такой забавный случай. Я ходил тогда стюардом
Тогда над ним взял шефство Билл Доусет. Он сказал, что сделает из парня настоящего моряка. Думаю, если бы Генри пришлось выбирать себе отца, он выбрал бы кого угодно, только не Билла. Что касается меня, то я вообще предпочел бы остаться сиротой. Больше всего Билл налегал на устные методы воспитания, а когда это не помогло, перешел к рукоприкладству. Правда, Генри не понимал, что это делалось для его же блага, и каждый раз так плакал, что нам становилось за него стыдно.
В конце концов Биллу стало боязно его трогать, и он перешел на то, что называл саркастическим тоном. Но тут выяснилось, что в этом Генри давал ему сто очков вперед и затыкал его на первом же слове.
Ну тогда Билл обратился к своему основному таланту, и тут же Генри побежал к шкиперу жаловаться на его выражения.
— Выражения? — спросил шкипер, глядя на парня людоедом.— Это какие же выражения?
— Грубые выражения, сэр,— сказал Генри.
— Ну-ка, повтори какое-нибудь,— сказал шкипер.
Генри содрогнулся.
— Я не могу, сэр. Это... это как вы вчера разговаривали с боцманом.
— Марш на место! — заревел тогда шкипер.— Займись своим делом, и чтобы я тебя больше не слышал! Тебе не юнгой быть, а в женской школе учиться!
— Я знаю, сэр,— всхлипнул Генри.— Но я не думал, что здесь будет так плохо.
Шкипер тупо на него уставился, потом протер глаза и снова уставился. Генри опустил голову и вытер слезы.
— Бог мой,— сказал шкипер.— Только не говори мне, что ты девчонка!
— Если вы не хотите, сэр, я не скажу,— ответил Генри и снова вытер слезы.
— Как тебя зовут? — спросил шкипер.
— Мэри Маллоу,— ответил Генри.
— А зачем ты... вы это сделали? — спросил шкипер.
— Отец хотел выдать меня замуж за человека, которого я не любила,— сказала мисс Маллоу. — Ему очень нравились мои волосы, и я их отрезала. А потом я испугалась и решила, что раз я стала похожа на мальчика, то вполне могу пойти юнгой на какое-нибудь судно.
— Да, прибавили вы мне заботы,— сказал шкипер и позвал старшего помощника посоветоваться.
Старший помощник, мужчина строгий в вопросах нравственности — для старшего помощника, разумеется,— просто онемел от изумления.
— Ей нужно жить отдельно,— заявил он наконец.
— Ясное дело,— сказал шкипер, позвал меня, велел расчистить для нее отдельную комнату — мы иногда брали двух-трех пассажиров — и перенести туда ее вещи.
— У вас, конечно, есть запасное платье? — с надеждой спросил шкипер.
— Только то, что на мне,— застенчиво ответила мисс Маллоу.
— Пришлите ко мне Доусета! — приказал шкипер. Мы с трудом вытолкали беднягу Билла на палубу, и шкипер обошелся с ним так, будто тот был самым большим негодяем из всех, еще не повешенных. Ему тысячу раз пришлось просить извинения у юной леди, и вернулся он в таком подавленном состоянии, что сам не понимал, что говорит, и даже попросил прощения у матроса, которому наступил на ногу.